Путин держит в голове эту модель

До очередного Рамштайна осталось несколько дней.

К сожалению, получит Украина или не получит на встрече ответы на вопросы, которые в последние месяцы непрерывно задает своим союзникам (объем и номенклатура поставок вооружений, а также пределы их использования в войне против Московии), в значительной степени зависит от разрешения стратегической дискуссии о целях войны, которая неявным образом постепенно выходит на первый план в отношениях между Украиной и Западом.

Когда Запад говорит о компромиссе, он держит на уме германскую послевоенную модель: разделенная страна, одна часть – военный форпост США, другая – Московии, обе напичканы оружием по самое не хочу, танки смотрят дуло в дуло и периодически съезжаются к разделительной черте как дуэлянты к барьеру, обе стороны ждут, пока противник сломает ногу, чтобы обойти его на повороте.

Когда Путин говорит о компромиссе, он тоже держит в голове известную ему модель, но не германскую, а австрийскую, с существенной модификацией в свою пользу: страна по-прежнему разделена, его часть напичкана оружием и нависает над другой, а вот вторая – демилитаризована и имеет нейтральный статус. В этом случае она, конечно, формально совершенно независима, но живет, постоянно оглядываясь через плечо, и сообразует свои действия с угрозой повторения агрессии (то есть модель отчасти напоминает грузинскую).

Когда на Западе говорят о силовом принуждении Путина к миру, то, на мой взгляд, имеют в виду нечто другое, чем Зеленский. В представлении западных деловых кругов силовое принуждение имеет целью не «победу Украины» в варианте Зеленского (то есть полная или хотя бы частичная деоккупация аннексированных территорий), а принуждение Путина к отказу от «австрийской модели» в пользу «германской модели».

Даже на это Путин не пойдет без создания ему «дополнительной мотивации». Но в тяжелой ситуации он все-таки может пойти на «германский вариант», не совершая акта ядерного суицида. Германский вариант ему невыгоден, но он не влечет прямо и непосредственно таких последствий, как дестабилизация режима, а значит, для Кремля, единственной политической целью которого всегда было и остается самосохранение, при «германском варианте» нет резона применять ядерное оружие и совершать иные аналогичные по степени вредоносного воздействия на Запад шаги (поскольку они будут иметь более разрушительные последствия для Кремля, чем компромисс).

Это тот коридор возможностей, внутри которого в будущем можно будет договариваться. Но точно не сейчас – пока Путину еще слишком хорошо на этой войне, чтобы он пошел на германский вариант. Без силового воздействия он будет продавливать австрийско-грузинский вариант. Но именно дозирование силового воздействия таким образом, чтобы его было достаточно, чтобы склонить Путина к компромиссу, приемлемому для Запада, но не слишком много, чтобы спровоцировать Путина на безумие ядерной эскалации, как раз и составляет главную проблему для «центров принятия решений» на Западе. Байден не «тормозит», как думают многие, он пытается отмерить пипеткой необходимую дозу расплавленного свинца для Путина.

Во всей этой аптекарской кутерьме, пока Запад пытается вычислить философский камень войны, там почти забыли про Зеленского, который свои «цели войны» пока менять не собирается, да и непонятно, имеет ли на это мандат от украинского общества, далекого от состояния, в котором можно принимать тяжелые взвешенные решения, не основанные на эмоциях. Рамштайн, которого все ждут с нетерпением, может выявить серьезный когнитивный диссонанс между Западом и Украиной в понимании как целей войны вообще, так и целей того самого силового давления на Путина, к которому призывает Зеленский. Слова вроде бы все будут произносить одни и те же, а смысл в них каждая сторона будет вкладывать совершенно разный.

Владимир Пастухов, Telegram