Искусственный интеллигент

Совпадение? Не думаю.

Новый роман Пелевина «Круть» написан так небрежно, словно автором его была бесплатная нейросеть. Обещанный читателю в качестве «заманухи» сюжетный ход изжеван еще в прошлом веке: очередное мировое зло несется к Земле, оседлав астероид, и только главный герой (полицейский алгоритм) может совершить подвиг и спасти человечество.

Виктор Олегович – опытный мастер слова и без помощи сторонних критиков сам, наверное, прекрасно понимает, какая это страшная туфта, особенно на фоне происходящих событий. Но обязательство каждый год выпускать по «роману» требует жертв. В данном случае жертвой опять становится читатель, преданный фанат «раннего Пелевина» – того самого многообещавшего писателя, который еще не начал гнать однообразные многосерийные саги про вампиров и искусственный интеллект.

Кстати, по поводу «раннего» и «позднего» он сам довольно удачно, хотя и саркастично, шутит в своем новом романе, один из героев которого, альтер-эго самого Пелевина, писатель «раннего карбона» Шарабан-Мухлюев играет в BDSM-игры с литературной критикессой по кличке Рыба. Натерев 25 своих романов «чесноком, луком или колбасой», он заставляет героиню нюхать книги, по-собачьи стоя на четвереньках. Это одна из немногих сцен «Крути», в которой рассказчик по-настоящему оживляется, как будто описанная игра происходила на самом деле.

Одна моя знакомая, давно живущая за пределами Московии и слегка подзабывшая нюансы русского языка, очень удачно оговорилась, сказав «Искусственный Интеллигент» вместо «Интеллект». Я сразу подумал о Пелевине, покорившем читателей 90-х годов стилистически безупречным «Чапаевым и пустотой», после прочтения которого наступало временное освобождение от проклятых вопросов русского бытия типа «что делать» и «кто виноват».

– У интеллигента, – сказал он с мрачной гримасой, – особенно у московитского, который только и может жить на содержании, есть одна гнусная полудетская черта. Он никогда не боится нападать на то, что подсознательно кажется ему праведным и законным. Как ребенок, который не очень боится сделать зло своим родителям, потому что знает – дальше угла не поставят. Чужих людей он опасается больше. Интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится лишь одного – касаться темы зла и его корней, потому что справедливо полагает, что здесь его могут сразу выебать телеграфным столбом. (В. Пелевин, «Чапаев и пустота»)

30 лет спустя, на третьем году полномасштабного вторжения Московии в Украину, оказалось, что создатель великого романа сам попал в положение описанного им русского интеллигента, боящегося стать сексуальной жертвой телеграфного столба. Это ведь по-настоящему опасно для публикующегося в Московии автора – написать о вампире, который захватил целую страну в заложники и каждый день убивает сотню-другую человек… Нет, издательство «Эксмо» определенно не напечатает такую книгу и, следовательно, не выплатит гонорар. А мы до сих пор не уверены, интересует ли Виктора Олеговича что-нибудь, кроме денег? Когда-то давно, в другом прекрасном романе «Священная книга оборотня», он сформулировал свое экономическое кредо устами древнекитайской лисы-проститутки, которая настолько умна и нахальна, что позволяет себе рассуждать о Набокове и «Лолите»:

– Писателю мечталось о скромном достатке, который позволил бы спокойно ловить бабочек где-нибудь в Швейцарии. В такой мечте я не вижу ничего зазорного для русского дворянина, понявшего всю тщету жизненного подвига. А выбор темы для книги, призванной обеспечить этот достаток, дает представление не столько о тайных устремлениях его сердца, сколько о мыслях насчет новых соотечественников, и еще – о степени равнодушия к их мнению о себе. То, что книга получилась шедевром, тоже несложно объяснить – таланту себя не спрятать… (В. Пелевин, «Священная книга оборотня»)

С равнодушием к соотечественникам у Пелевина всегда был полный порядок. А вот что касается второго пункта, то в этот раз таланту удалось спрятать себя настолько успешно, что возник даже недоуменный вопрос: а был ли мальчик?

Потому что в новой книге Виктора Олеговича неудачно все, начиная с названия, которое вводит читателя в заблуждение: «Круть» – это совсем не круто в смысле сюжета и характеров. Их, собственно, там и нет. Виртуальный мир баночной аристократии теоретически мог бы стать основой для компьютерной игры, если бы автор добавил туда интриги, страстей, эффектных образов, ярких персонажей и запоминающихся диалогов. Но автор поленился. Эстетика болотных огней, которые вспыхивают нереальным отсветом потустороннего, – это все, что он может предложить читателям «Крути».

Такой же выморочной, как баночная реальность, где хранятся мозги властителей дум и сильных мира сего, предстает Сибирь, на территории которой разворачивается действие романа. Если можно, конечно, назвать действием обрывочные видения нового ГУЛАГа, состоящего из «ветроколоний», в которых ЗК крутят педали странных механизмов, якобы создающих ветер для всей планеты.

О Сибири Пелевин фантазирует без напряжения, поскольку знает о ней примерно столько же, сколько знал Жюль Верн, когда сочинял роман «Михаил Строгов», в котором описывается «татарское восстание» при Александре Втором. Клюква несусветная. Но у Жюля Верна, по крайней мере, была любовная линия и сюжет на уровне «Капитанской дочки». Так что в Бразилии даже сняли сериал по мотивам этого далекого от реальности произведения.

«Сибирский» роман Пелевина вряд ли кто-нибудь захочет экранизировать – актерам будет нечего играть. О Сибири мы не узнаем ничего, кроме набора банальностей.

«Тройка экспертов-филологов из НКВД могла объявить любого жителя страны вражеским агентом и сослать в Сибирь».

Шуточек:

«Моя русофобочка, приди ко мне!

Отбудешь пятерочку на Колыме…»

Или таких обобщений:

«Я увидел глобус. У северной оконечности Евразии в сушу был воткнут маленький красный флажок.

– Зло войдет в мир вот здесь.

– Сибирь, – сказал Ломас. – Малозаселенные территории. Леса. Больших городов рядом нет. Промышленных производств – тоже».

Ну да, в Париже, как известно, везде канкан, в Лондоне – туманы, а в Сибири – «малозаселенные территории. Леса». Эта информация сильно расширяет кругозор.

Цинизм бескрайний, «как вид с останкинской телебашни», всегда был козырем Пелевина, и раннего, и позднего. Раньше его освежающие шутки вызывали ощущение, что автор зрит в корень.

«Реальность в наше время – это платформа, находящаяся в частной собственности, и если вам что-то не нравится, вас никто не заставляет держать здесь свой аккаунт». (Transhumanism Inc.)

А потом наступил 2022 год, и оказалось, что цинизм Пелевина строго ограничен рамками московитской цензуры и издательской политики. В девяностые писателю не запрещалось сравнивать правительство Московии с верхушкой Третьего Рейха, а президента Ельцина – со «внезапно прозревшим гауляйтером Восточной Пруссии», и писатель сравнивал. Теперь за это статья, и за разговоры о Буче – тоже статья, и вообще – за «разговорчики в строю» могут внезапно и больно наказать. Поэтому вчерашний циник удаляется в безопасное пространство виртуальной реальности, никак не связанное с хроникой текущих событий.

А в результате его книги благополучно продаются по всей Московии, включая «новые территории». В отличие от книг «иностранных агентов».

Совпадение? Не думаю.

Андрей Филимонов, «Радио Свобода»