Ирина Халип: Как мы с кагэбэшниками смотрели триллер про ФСБ

Из всего строя кагэбэшников, которых мне довелось увидеть во время домашнего ареста, весельчаки-десантники Леша и Витя оказались наименьшим злом.

И даже не совсем злом: они вели себя настолько непринужденно и дружелюбно, что я изо всех сил пыталась убедить себя, будто в дом просто приехали дальние родственники или, вернее, дальние родственники дальних знакомых, что всегда создает дискомфорт и тесноту. Только никак не удавалось забыть, что при всех их попытках не создавать проблем и вести себя почти по-дружески они все равно являлись пусть не олицетворением зла, но его полномочными представителями. Они тоже об этом помнили.

— Вить, а мы с тобой теперь что-то вроде вертухаев? — задумчиво спросил как-то Леша.

— Похоже, да. А что поделаешь?

В первый же день Леша и Витя с неподдельным любопытством расспрашивали меня про жизнь в СИЗО. Когда я рассказала, как хотелось там зефира в шоколаде, кагэбэшники в каждое свое дежурство начали приносить с собой зефир. И лишь однажды изменили традиции и приволокли овсяное печенье со словами: «Извините, Владимировна, сегодня последний день перед зарплатой, и мы поиздержались, на зефир уже не хватает». Кстати, большинство из них так меня и называли — по отчеству, как гаишники после проверки документов («Ну что, Владимировна, нарушаем?»).

Больше всего они беспокоились, что День десантника им придется провести здесь, у меня в квартире.

— А когда День десантника?

— А августе.

— Вы шутите? Я надеюсь, вы уйдете отсюда намного раньше.

— Думаете, мы не надеемся? Да мы в тот день, когда ваш суд закончится, в ресторан пойдем всей компанией! Впрочем, вы, наверное, тоже…

— Я вообще-то, скорее всего, в тюрьму отправлюсь, а не в ресторан.

— Нет-нет! Не думайте о плохом! Мы желаем вам всего самого доброго.

Каждое утро, уходя со смены, Леша с Витей забирали с собой мешок с мусором. Однажды, когда мама сказала им: «Не нужно, я сейчас все равно ухожу, вот и вынесу мусор», десантники-кагэбэшники отмахнулись: «Даже не думайте. Мы это сделаем гораздо более качественно». Больше ни одна смена и не думала выносить за собой мусор. Хотя этого добра от них оставалось достаточно.

А еще Леша и Витя предложили свои услуги в мелкой починке: «Нам все равно делать нечего, может, вам починить что-нибудь?» Ну и помогали по мелочам — заменили перегоревшие лампочки, привинтили снятую с петель дверцу, поправили слегка перекосившийся карниз. А потом увидели в кабинете гитару. Одна струна на ней была порвана.

— Ой, Владимировна, а можно мы струну натянем?

— Да пожалуйста, натягивайте, мне все равно.

И они натянули. И дальше чувствовали себя в моем доме наверняка как в походе: плотно закрывали дверь кабинета и дуэтом пели песни. Возможно, чувствовали себя у костра в чужом краю. Что пели — я не прислушивалась. Это были самые приятные моменты во время домашнего ареста: наглухо закрытая дверь минимизировала чужое присутствие.

А еще Леша и Витя были единственной курящей сменой. Само собой, когда мы вместе выходили курить на лоджию, ничего другого не оставалось, кроме как вести светские беседы. Так я узнала, что оба — майоры, оперативники в управлении, которое занимается борьбой с организованной преступностью, но не с нами, революционерами, а с бандитизмом, коррупцией, наркоторговлей и так далее. Витя частенько ворчал, видя, как в нашем уголовном деле в течение нескольких секунд, как кролики из шляпы фокусника, берутся любые прокурорские санкции. «Вот если бы у нас так, — вздыхал он. — А то чтобы какого-нибудь сраного наркодилера «закрыть» да потрясти хорошенько, будешь бегать за согласованиями, пока он не сбежит куда-нибудь в Россию».

В один из первых дней, углядев у меня на стене гостиной графический портрет Че Гевары, они заинтересовались: «А чья работа? Кто художник?» И в следующую смену принесли диск с эпическим фильмом Стивена Содерберга «Че». Когда моя мама увела сына Даню на прогулку, предложили: «А давайте, Владимировна, кино посмотрим!» Меня терзало вынужденное безделье: я не могла работать, читать новости, а уборку в то время постаралась свести к минимуму, потому что уж очень не хотелось ползать с тряпкой на глазах у кагэбэшников, — и я согласилась. С тех пор смена весельчаков частенько приносила какие-нибудь диски с фильмами. Правда, Леша, как выяснилось, все-таки предпочитал телевизор, а Витя — чтение книг. Так что появления традиции совместного просмотра фильмов все-таки удалось избежать. Хотя и не совсем: иногда по вечерам, когда мы с мамой, уложив Даню, садились к телевизору, Леша и Витя заходили в гостиную и спрашивали: «А можно мы с вами посмотрим? Мы там услышали голос Гарика Сукачева». Показывали «Дом солнца». После фильма Леша спросил:

— Ну как вам кино, понравилось?

— Очень!

— Еще бы не понравилось, — вздохнул он, — там же все комитетчики — козлы…

А однажды в Минск приехал мой коллега из «Новой газеты» Ирек Муртазин. Кроме подарков от редакции привез диск — сборку российских фильмов. Собственно, Ирек рекомендовал посмотреть один — «Овсянки». Но кагэбэшники, с любопытством изучив названия и аннотации, предложили: «А давайте посмотрим «Одиночку»! Вот вы видите: «Овсянки» — слишком длинные, а «Одиночка» — всего полтора часа». Я согласилась. Даня спал, и передо мной, почти как в тюрьме, появлялась задача убивать время. Хотя бы пару часов.

О, что это был за просмотр! По сюжету фильма, главный герой — офицер ФСБ — должен со спецзаданием сесть в тюрьму и внедриться в окружение руководителя крупной преступной банды. Для веса в криминальном мире статья и срок должны быть серьезными, и его сажают на 12 лет, по легенде, — за убийство. Спустя год офицера должны забрать из зоны, будто бы на этап, а на самом деле — вернуть в управление. Но, как и следовало ожидать, концепция меняется, об офицере забывают, и он отсиживает все 12 лет. Потом, разумеется, выходит и начинает мстить своему начальству.

Кагэбэшники смотрели фильм с нехитрым сюжетом, хохоча над несуразностями, которые всегда бывают в такого рода кино, а потом вдруг задумались.

— Витя, а ты бы согласился на такое спецзадание — сесть в тюрьму на 12 лет? — спросил Леша.

— А потом, через 12 лет, получить досрочно звание подполковника? — подхватил Витя. — Я вот сейчас совсем о другом думаю. А вдруг и нас вот точно так же забудут? На 12 лет? Весь мир изменится, страна изменится, а мы все будем приходить сюда каждые три дня на сутки.

Под такие тихие кагэбэшные разговоры бывший фээсбэшник гонялся за своими командирами и палил из невесть откуда взявшегося пистолета. Конечно, он победил.

Как-то моя мама решила, что нам нужно расслабляться и в этих условиях, и купила диск с мини-сериалами. «По-моему, такая чушь, что мозги смело можем оставлять на балконе и пытаться забыть обо всем». Вечером, уложив Даню, мы включили первый попавшийся сериал. Спустя несколько минут в комнате, как обычно, появился Леша.

— А можно мне с вами?

— Вам это вряд ли будет интересно: это какая-то ерунда про салон красоты.

— А чем еще заняться? Сойдет и салон красоты.

— А Витя где?

— А он в кабинете слушает Галича. У вас там куча его дисков в кабинете.

Мне стало любопытно посмотреть сцену «майор КГБ слушает Галича». Я заглянула в кабинет. Витя слушал хрестоматийную для любого диссидента песню «Облака плывут, облака». В тот момент я почувствовала себя едва ли не просветительницей: вот, благодаря мне кагэбэшники будут читать хорошие книги, да еще и откроют для себя новый культурный пласт.

— Витя, — сказала я в порыве просветительской щедрости, — если вы хотите, я дам вам эти диски, чтобы вы переписали себе.

— Ну что вы, Ирина Владимировна, — удивленно ответил Витя. — У меня есть всё собрание Галича.

— У вас?..

— А как же? Как у всякого нормального человека.

А я потом всё не могла заснуть и пыталась понять: как это могло получиться, что все мы — будто бы нормальные люди — оказались в такой ситуации. Может, кто-то из нас все-таки более нормален, а кто-то — менее? К утру поняла: ненормально все-таки государство. Даже СССР в тот момент показался мне более логичным и последовательным. Кому — Галич, кому — «Комсомольцы-добровольцы». И все сохраняют твердость духа. А здесь впору сойти с ума. Потому что человек, который слушает Галича с его гимном «Можешь выйти на площадь в тот назначенный час?», врагом быть не может по определению. А по званию и по заданию — враг. Но враги не любят Галича, и как разрешить это противоречие? Может, меня все-таки настиг стокгольмский синдром?

Но за сменой десантников-весельчаков приходила смена мудаков, и всякая возможность развития стокгольмского синдрома рассасывалась сама собой.

ОТ РЕДАКЦИИ

Кандидат в президенты Беларуси, нынешний политзэк, муж нашего собкора в Минске Иры Халип Андрей Санников исчез — так по крайней мере считает сама Ирина, о чем и заявила журналистам: «Я все больше склоняюсь к мысли, что Андрея нет в пересыльной тюрьме. Возможно, нам намеренно дали фальшивые сведения, чтобы мы не смогли его найти».

Санникова в очередной, кажется, третий раз за короткий срок этапируют из одной колонии в другую (сейчас он якобы находится в могилевской пересылке). Нагло и предельно жестко прессуют с очевидной целью — сломать. А он не ломается, чем вызывает страх диктатора, который считает Санникова личным врагом.

Именно в эти дни, полные тревоги для Иры и для нас, ее друзей и коллег, диктатор пожаловал в Москву. И попал в объятия «либерала» Медведева. Сомневаемся, что на переговорах в башне «Федерация» радушный хозяин напомнил брутальному гостю о политзаключенных, преследовании инакомыслящих, сворачивании гражданских свобод в Беларуси, об исчезнувшем Санникове, наконец. Довольные друг другом «хорошие парни» улыбаются в телекамеры, подсчитывают выгоду от создания евразийского союза… Им не стыдно, стыдно за них.

Ирина Халип, «Новая газета»