Ходьба в народ

Я себе представляю как Александр Григорьевич выходит к собравшимся на Болотную площадь.

Рядом Коля, чуть сзади Витя, советник по национальной безопасности, и Дима, председатель президентского спортклуба. По бокам охрана в бронежилетах, на крышах снайперы, в небе барражируют вертолеты и беспилотники, где-то маячит Филарет с дымящимся кадилом и Чергинец со своими книгами под мышкой. На Александре Григорьевиче мундир главнокомандующего, блестят погоны, ордена, играет на солнце кокарда, в руках у Коли золотой пистолет, Витя держит за спиной ядерный чемоданчик. Его открытое лицо сосредоточено и серьезно. Коле жарко, он прячет в кобуру пистолет и достает из нее айфон, фотографирует папу и сразу постит то, что получилось в свой блог на президентском портале.

Дима улыбается. У него хорошее настроение, у него всегда хорошее настроение. Он знает, что занят важным государственным делом 25 часов в день, восемь дней в неделю и 365 дней в году без единого выходного, приносит пользу клубу, народу, стране.

Порыв ветра доносит до собравшихся голос Чергинца:

- Я залез в интернет и опять нашел детскую порнографию...

Александр Григорьевич оглядывается на Витю.

- Социальные сети, - продолжает громко рассказывать Филарету Чергинец, - это зло двадцать первого века специально придуманное спецслужбами, чтобы развалить страну. Я написал книгу, которую выдвинули на Нобелевскую премию, в котрой уже давно объяснил про...

Витя подносит руку ко рту и что-то быстро шепчет в прикрепленный к рукаву микрофон. Собравшиеся журналисты замечают, что возле Чергинца начинается какое-то движение. Крепкие парни в черных одинаковых шапочках и серых куртках образуют плотное кольцо, и вот уже Николая Ивановича несут в сторону одиноко стоящей кареты скорой помощи с беларускими номерами.

- Мировая культурная общественность, - тут же начинает громко зачитывать с айпэда сотрудник пресс-службы, - понесла большую утрату. Сегодня, после длительной болезни скончался выдающийся литературный ...

Витя удовлетворенно кивает. Охрана, словно нож в масло, прорезает среди собравшихся на Болотной площади коридор и процессия продолжает движение к импровизированной трибуне.

- Как самочувствие? - спрашивает у собравшихся Александр Григорьевич. На его лице неподдельная человеческая заинтересованность. - Как здоровье? Имеются ли просьбы, жалобы на режим, на питание? Вы не стесняйтесь, - продолжает он, - вам за это ничего не будет.

Какая-то женщина протискивается, кричит, изо всех сил пытаясь подойти ближе. Охрана не подпускает, но Александр Григорьевич, дает знак. Женщина вскидывает руки, обнимает и целует Александра Григорьевича. Серое декабрьское небо озаряется огромным количеством фотовспышек, в воздухе пахнет озоном, тележурналистки изо всех сил вытягивают своих худые шеи, стараясь не упустить любые, даже самые незначительные детали происходящего.

Александр Григорьевич подниматся на импровизированную трибуну. Коля подбегает к микрофону первым и пронзительно кричит в него:

- ГА!

«ГА!» отражется от окрестных домов. «ГА!» несется через реку. «ГА!» уходит далеко в небо к беспилотнику. Вороны испуганно срываются с голых деревьев и начинают нервно кружить над людским морем. Толпа, оглушенная неожиданным звуковым ударом растерянно приседает. Автомобили останавливаются, несмотря на разрешающий сигнал светофора, отказываются ехать дальше, милиционеры, словно по команде поворачиваются в сторону трибуны, снайперы на окрестных крышах передергивают затворы.

- Что ты, малец, людёв пугаешь, - слышен в микрофон негромкий, ласковый голос.

- Я пошутить хотел, папа, - обиженно отвечает Коля.

- Дома будешь шутки...

Звук обрывается, люди из первых рядов видят, как у Александра Григорьевича отрывается рот, но слов не слышно.

Толпа начинает волноваться, задние ряды первыми открыто выражают недовольство. Оттуда несутся крики «Сапожники!», «Звук давай!», «Фанера!». Мечутся техники, бегают охранники, двигают стволами снайперы. Александр Григорьевич замолкает.

Вороны усаживаются обратно на свои места, вертолет делает круг и улетает, слышно лишь тонкое жужжание работающих беспилотников.

Появляется взмыленный толстый мужчина в зимней генеральской шапке и начинает изо всех сил размахивать руками. Его широкое славянское лицо пунцово, лоб покрыт потом, глаза на выкате. Он периодически хватается за сердце, но продлжает махать. Витя наклонившись что-то шепчет отцу на ухо. Александр Григорьевич внимательно слушает, кивает, давая понять, что все ясно и снова подходит к микрофону. На всякий случай тихо произносит:

- Раз. Раз. Раз.Раз.

Все заработало. По собравшимся пробегает дрожь нетерпения. Люди собираются, замолкают и в едином порыве делают шаг к тибуне.

Александр Григорьевич тихо прокашливается, снимает фуражку главнокомандующего, кладет рядом с собой на трибуну. Видно что он волнуется.

- Друзья, - обращается он к собравшимся. Воздух становится плотным, толстым, жарким, - давайте все умрем! К чему нам жизни трепетанье? Уж лучше гроба громыханье, и смерти черный водоем. Друзья, давайте будем жить, и склизких бабочек душить; всем остальным дадим по роже, ведь жизнь и смерть - одно и то же...

Евгений Липкович