«Война и мир»

В уходящем году перед литературной элитой Беларуси президентом была поставлена важная задача – написать «Войну и мир». И литературная элита принялась за работу!

За окном было черно, в комнате светились только электронные часы. Большие зеленые цифры показывали пять. Черт возьми, подумал он, опять.

Это «опять» означало, что период, который, как думалось, прошел, все-таки продолжается. Сон – даже не сон, а тяжелое забытье – наступал часа в два ночи, а в пять он просыпался. Так продолжалось три месяца, и никакие таблетки не помогали. Но внезапно на прошлой неделе он проснулся, голова оказалась светлой, из кухни неслись восхитительные запахи. Он ущипнул домработницу за задницу, она испуганно подпрыгнула, ойкнула, но спохватилась и подмигнула. Три дня эйфория продолжалась. Ровно в десять он вставал, пил молоко с гренками и джемом, просматривал корреспонденцию и шел прогуляться. Осень, голые деревья, сыро, но это не смущало и никоим образом не отражалось на приподнятом настроении.

Вчера он решился и сел за компьютер. Открыл ворд, занес руки над клавиатурой, но уставился в окно, на соседнюю крышу, по которой осторожно крался рыжий боевой кот.

Он так и не начал. С работы прислали машину, и день оказался полностью забит вереницей переговоров, встреч, консультаций, приема по личным вопросам, чтения документов, и когда вернулся, компьютер оказался включенным, а белый лист ворда оставался девственно чист.

А следующим утром он опять проснулся в пять. Сна не было, голова оказалась тяжелой. В туалете обнаружилась «Книга о вкусной и здоровой пище», он рассеяно раскрыл и принялся читать, сидя на унитазе.

Ладно, всё. Он вышел на кухню и открыл холодильник. На полке стояла бутылка темного зеленого стекла с минеральной, он беспомощно осмотрелся по сторонам и, не найдя открывалки, неожиданно для себя попытался открыть пробку зубами. Рот наполнил металлический вкус, на зубах захрустело.

Пузыри с шипением полились в образовавшуюся щель. Он попытался снять пробку зацепив об угол стола, она отлетела в другой конец кухни, ударилась о холодильник и куда-то закатилась, бутылка выскользнула из рук. Минералка образовала небольшую лужу на полу, он выругался, осмотрел горлышко, оказалось, что кусок стекла отбит, решил, что пить не стоит, набрал воды из контейнера. Привкус оказался странный, металлический. Он выключил счет и на ощупь, натыкаясь на разные предметы и чертыхаясь, добрался до кабинета.

Компьютер работал, ворд светился.

Он занес палец, нажал на букву «А». Потом еще и еще.

– АААААААААААААААААААААААА

Нет. Надо что-то делать. Надо обязательно что-то делать. Чертовски хочется работать, подумал он и усмехнулся. А голос все равно фальшивый. И никуда от этого не денешься. Но все равно надо что-то делать.

Неожиданно осенило. Он пошел в спальню, открыл шкаф, вытащил костюм и бросил на кровать, звякнули награды.

Вот так! И только так. И добавил вслух:

– Сегодня или никогда!

Через полчаса он сидел в «лексусе» и ехал в сторону офиса. Проспект был забит машинами. Люди нервничали, курили зевали, сигналили друг другу, переругивались.

«Лексус», нарушив правила, выскочил на встречную полосу, гаишник, узнав, кивнул и отвернулся.

На лестнице было слышно, как секретарша, полноватая блондинка, дочка одного из соратников, громко расспрашивала про какого-то Витю. А она что? Понятно. А он что, врезал? А она что, плакала? А он что, ушел? А она что?

«Что она?» так и осталось невыясненным, секретарша прервала телефонный разговор и вытянулась по стойке смирно:

– Здравия желаю...

– Здравствуйте... - он забыл как ее зовут, – эээ....

И пока она хлопала круглыми коровьими глазами, потребовал чаю в кабинет.

– Ну-с, – он включил компьютер, машина была старой и громко загудела, – приступим.

Некоторое время компьютер издавал странные звуки, повизгивал, жалобно стонал, наконец загрузился привычный экран, он открыл ворд и занес палец над кнопкой.

– Надо что-то делать!

В голове было пусто. Совершенно. Удивительное состояние, которое появлялось только после длительного кутежа. Баня, водка, шашлычный газ, женщины свои и чужие, закат, комары.

Он смотрел на занесенный палец, дверь открылась, и секретарша внесла поднос.

Чайник, граненый стакан в подстаканнике, два крохотных печенья.

– Что-нибудь еще?

Он отрицательно покачал головой.

– Меня ни для кого нет.

Коровьи глаза утвердительно хлопнули и исчезли за дверью.

Он с надеждой посмотрел на экран. Вдруг там появилось, какой-нибудь намек, слово, а еще лучше предложение. Но лист был чист, а компьютер еле слышно, но все-таки как-то нагловато попискивал.

– Черт!

Он встал – хрустнули суставы и звякнули награды – и прошелся по кабинету. Остановился у противоположной стены, некоторое время смотрел на нее, становился на цыпочки, принюхивался и осторожно трогал пальцем. Штукатурка на ощупь была противной. Он брезгливо сморщился и приложил к стене ухо.

Ничего не было. Потом откуда-то донеслись невнятные звуки, бормотание, даже пение. Он закрыл глаза и стало казаться, что он различает отдельные слова и фразы. Молятся? Язык оставался непонятен, но что-то неуловимо знакомое проскакивало. Явно ранее слышал этот говор, но вот где...

– Где? – повторил он открыв глаза.

Тот же кабинет, стол с монитором, белый чайник, стакан с кирпичного цвета с остывшим чаем, книга «Тайна овального кабинета».

– Где?

Под ногами у самого плинтуса валялось несколько свернутых в маленькие трубочки бумажек. Он с кряхтением наклонился, собрал все, вспомнил коровьи глаза секретарши – нет, уволить ее сейчас никак нельзя – и, разворачивая на ходу, вернулся за стол.

« Дорогой Николай Иванович, не были бы Вы так любезны прислать благую весть участникам конгресса Интеллектуалы XXI века». Он крякнул от неожиданности. «В то время, как... – начало складываться в голове, – в то время как...»

В следующей были просто цифры «+666+» . Он решил, что это неизвестный номер телефона и развернул очередной листок.

«Дядя Коля, девушка меня не любит. Жить осталось недолго».

Он достал из верхнего ящика стола огромное увеличительное стекло и рассмотрел почерк. Чернила были черные, буквы печатные.

«Николай Иванович, покупать или продавать?» – спрашивали в очередной записке. Он усмехнулся. Держать. Держать до последнего. Упираться зубами, руками, ногами. Держать. Стоять насмерть. Ни одного сантиметра ни другу, ни врагу.

«Николай Иванович, если Вы есть, то сделайте пожалуйста так, чтобы моя мама выздоровела. А то ей сейчас совсем плохо и она уже не может ходить». Почерк был явно детский.

– Черт, – он сдвинул записки на угол стола, закинул лупу обратно в ящик, отхлебнул остывший чай, – черт. Надо что-то делать. Надо обязательно...

Стучало сердце, пульсировало за левым ухом, шумел вентилятор компьютера, в приемной секретарша держала оборону «Не велели беспокоить, а когда освободятся не сказали», за окном шумел город.

Сигналили автомобили, чадили автобусы, галдели студенты института иностранных языков, каркали вороны, шуршали метлами дворники, свистели в свистки милиционеры, звенели бутылками бомжи, из подземного перехода неслись звуки губной гармошки...

Отступать больше нельзя, помощь не придет, надо что-то делать и надо делать сегодня.

Он вздохнул и ударил по клавиатуре.

Курсор быстро забегал по странице, буквы легко складывались в слова. Он ни на мгновение ни останавливался и строчил, строчил и строчил без остановки.

«Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens que si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) — je ne vous connais plus, vous n'êtes plus mon ami, vous n'êtes plus мой верный раб, comme vous dites. Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur, садитесь и рассказывайте.

Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими)».

Он перевел дух, вернулся в начало страницы и, мгновение подумав, написал заглавие и вызвал секретаршу.

Я в «Мастацкую Лiтаратуру» поеду. До завтра меня не ждите...

Евгений Липкович, «Новая Эўропа»