Зечки

Вначале лета, вскоре после всех наших «декабристских» судов, в Минск приехала известная российская журналистка Ольга Романова.

Ее муж, банкир Алексей Козлов, к тому времени сидел уже три года (сейчас он освобожден Верховным судом России, и приговор признан незаконным -- главным образом, благодаря усилиям Ольги, которая не сдавалась ни на минуту и все три года бегала по инстанциям, бомбардировала их письмами и жалобами, собирала доказательства его невиновности).

Но тогда, в июне, Алексей сидел, и до оправдания было еще полгода. Во всяком случае Ольга на оправдание мужа не надеялась.

О чем могут говорить две женщины, у которых сидят мужья? Конечно, о тюрьмах, этапах, передачах, свиданиях. Мы сравнивали условия «Володарки» и Жодинского СИЗО с Бутыркой и «Матросской тишиной». Ольга завидовала, что страна у нас такая маленькая, и это значит, что этапировать несколько месяцев, как в России, невозможно. Только сейчас я, кстати, могу оценить, как тяжко было Ходорковскому, когда его везли в Краснокаменск Читинской области -- через всю Россию, в «столыпине».

-- Оль, -- спросила я, -- а вот интересно, есть ли какое-нибудь одно слово, чтобы нас определить? А то «жены зеков» -- как-то длинно.

-- Конечно, есть! -- ответила Романова. -- Мы -- зечки!

-- Ну уж нет, зечки -- это те, которые сидят.

-- И те тоже!

-- Хорошо, а я тогда кто? И сама сидела, и муж сидит.

-- А ты -- дважды зечка! -- щедро одарила меня почетным званием в духе «дорогого Леонида Ильича» Оля.

Не буду ей возражать. В конце концов, если жену генерала называют генеральшей, то справедливо жену зека назвать зечкой. Филологические изыскания никакого другого варианта не дают. Пусть так и будет -- зечки.

Мало кто задумывается, как меняется жизнь женщины, когда ее муж или сын оказывается в тюрьме. Ей тоже выносится приговор. К примеру, ее приговаривают к тасканию тридцатикилограммовых баулов в зону, где сидит родственник. Все зечки разные -- молодые и пожилые, хрупкие и «габаритные», но груз у них один и тот же. И вот представьте, каково тащить 30 килограммов женщине, весящей не намного больше. А ведь нужно еще и до зоны добраться -- отнюдь не все ездят на машинах. И общественный транспорт вовсе не останавливается у ворот колоний. То есть вопрос не только в том, чтобы протащить свои баулы от машины или маршрутки до зоны: нужно добраться до остановки или до вокзала, потом каким-то образом дотащиться до колонии, и желательно сделать это все затемно, чтобы занять очередь и успеть оформить передачу. А до того -- все 30 килограммов купить, да потом весь вечер взвешивать пакеты на кухонных весах, чтобы тютелька в тютельку, чтобы без перевеса, но и никак не меньше положенной «тридцатки». Желательно еще и взять с собой пару килограммов в запас: а вдруг что-нибудь не примут? Будет чем заменить прямо на месте. А то ведь не простишь себе потом, что из-за твоей непредусмотрительности муж недополучит нормальных продуктов.

Дотащить до крыльца -- еще не конец. Могут и помочь ведь, и сопроводить до самой колонии -- друзья, подруги, братья. А вот потом нужно тянуть все 30 килограммов в комнату приема передач, и это отдельное испытание. Если, к примеру, в Новополоцкой колонии эта комната хотя бы находится на первом этаже, то в «Витьбе» -- на втором. И нужно тащить весь свой скарб вверх по лестнице. К слову, комнаты длительных свиданий в той же «Витьбе» находятся на первом этаже, а это значит, что сначала нужно занести все сумки наверх, а потом по тому же маршруту протащить вниз. А ведь на длительное свидание везут намного больше 30 килограммов -- «тридцатку» счастливый обладатель права на «свиданку» может потом вынести с собой в зону. А все остальное -- еда на два дня (каждое блюдо в отдельном контейнере, что добавляет багажу громоздкости), постельное белье, которое многие возят с собой, собственные вещи плюс домашний спортивный костюм или что-то вроде того для родственника -- потянет еще килограммов на десять.

К длительным свиданиям готовятся не один день. Но бывает всякое, как, например, с Валентиной Олиневич, мамой Игоря Олиневича, сидящего в Новополоцкой колонии. Игорю подписали разрешение на свидание 1 ноября. Свидание было назначено на 19 ноября. В тот же день Олиневич написал маме, но письмо с известием, что надо приехать в Новополоцк 19 числа, Валентина получила только накануне вечером. И что вы думаете -- на следующее утро она уже стояла на крыльце колонии со всеми 30 килограммами продуктов «на вынос» и отдельным баулом с домашней едой для всей семьи -- папа Игоря тоже ехал на свидание. Подумаешь, за ночь еды наготовить, да передачу собрать, да выехать затемно! Зечки и не на такое способны.

Вале Олиневич я советовала, что и как везти. У меня к тому времени уже был опыт длительного свидания. А до того мне самой помогали куда более опытные зечки. Перед первой поездкой с передачей я записывала инструкции Марины Титовой, чей муж сидит в Новополоцкой колонии уже семь лет. Осталось еще пять. Сколько она отъездила туда и с передачами, и на свидания -- уже может с закрытыми глазами собрать-разобрать передачу за 30 секунд, как солдаты -- автомат Калашникова. А перед длительным свиданием меня инструктировала зечка Оля, чей муж сидит в Новополоцке третий год. Оля ездит на свидания одна, на своей машине. Парковка вроде и недалеко от ворот колонии, но когда тащишь весь скарб -- расстояние кажется гигантским. Будто пешком до Шанхая. Особенно когда начинается наша вечная осенне-зимняя слякоть.

После свидания с сыном Валентина Олиневич написала мне письмо: «Все равно счастье от общения они нам не испортили, хотя очень и старались. Откуда у этого мальчишки столько мужества? Уму непостижимо. Может быть, просто играл, чтобы меня успокоить. Но нет, такое не сыграешь. Говорит, что уже и не надеялся, что нас увидит. Мы, следуя твоим рекомендациям, сразу пошли на кухню, еду разогревать. Но для него главным было общение. А для меня -- дотронуться до него, ощутить теплоту своего сыночка и обнять. Без слез обошлось. Я выходила утром вместе с двумя женщинами, мамами других заключенных. Те вышли в слезах и потом, насколько я знаю, писали заявления в ДИН. Мало того, что их так же тщательно обыскивали, как и меня, так еще и не разрешили их детям взять передачи. Хотя заявления были подписаны заранее. Такого унижения, как они говорили, они еще не испытывали, хотя их дети там находятся не один год. Все это, конечно, посвящалось Игорю, как сказал один из тех ребят, чтобы настроить против него».

«Обнять сыночка»… Мамы-зечки -- это особая категория. Им, мне кажется, еще больнее, чем женам. Муж -- это сильный человек, опора, глава семьи. Когда он в тюрьме, это тяжело, но не трагично. А вот ребенок -- всегда маленький и беззащитный, даже если ему уже полвека. И если сын в тюрьме -- это действительно трагедия. Жены плачут редко. Матери -- часто.

Я до сих пор не могу представить, что пережила моя свекровь Алла Санникова, когда мы с мужем оба оказались в тюрьме. Именно ей в ее 78 лет пришлось полгода таскать сумки с передачами и выстаивать по полдня на ледяных ступеньках КГБ. Она живет в доме, где находится кинотеатр «Центральный», -- на полпути между «Володаркой» и «американкой». Я помню, как однажды летом мы договорились, что Алла Владимировна в воскресенье заберет моего сына Даню на прогулку. Она пришла с опозданием, что для нее было очень странно. И рассказала, как вышла из дома и, задумавшись, «на автомате» пошла к «Володарке». Только дойдя до тюрьмы и не обнаружив там, как обычно, очереди, она вспомнила, что сегодня воскресенье и нужно идти, вообще-то, в другую сторону и по другому поводу...

Недавно журналисты активно обсуждали тему, кто выиграет, а кто проиграет от роста базовой величины до 100 тысяч рублей. Вспомнили всех, кроме тех, кто действительно выиграет, -- осужденных. «Отоварка» в колониях привязана именно к базовой величине: общий режим позволяет отовариваться на шесть базовых величин в месяц, усиленный -- на пять, строгий -- на четыре. Тем, у кого не погашены иски, дозволены покупки лишь на одну-две базовые в месяц. Нарушителям режима -- и вовсе на одну. Что такое отоварка на 35 тысяч -- попробуйте себе представить. Включите фантазию: что можно купить на эти деньги, чтоб на целый месяц хватило? Я вам скажу: вот, например, Дима Дашкевич на разрешенные 35 тысяч в декабре купил две пачки маргарина и пакетик конфет. Но конфеты он на последней встрече с адвокатом преподнес в качестве новогоднего подарка адвокату Марине Ковалевской и -- через нее -- невесте Насте Полаженко.

А теперь Дима сможет покупать на 100 тысяч, то есть в три раза больше. Те же, у кого усиленный и общий режимы без всяких исков и взысканий, -- на 500 или 600 тысяч. Да это в сравнении с сегодняшними 175--205 тысячами целое состояние. И часто -- четверть зарплаты зечки, которую она теперь будет отправлять ежемесячно в зону. Чтобы муж или сын мог отовариваться на всю положенную ему сумму и ни копейкой меньше. И, кстати, не следует забывать, что в промежутке между арестом и колонией еще следствие и суд, а значит, оплата адвокатских услуг, которые весьма недешевы.

Чем может помочь осужденный своей жене или маме? Враньем, как это делают многие из них. Чтобы жены и мамы не тратили денег, которых и так в обрез, на передачу (а 30 килограммов не один миллион стоит вообще-то), осужденные пишут: «Не вези передачу (не приезжай на свидание), у меня было нарушение режима, и меня лишили права на очередную передачу (свидание)». Это все, что они могут сделать.

Вот к чему приговорены жены осужденных. На них остается дом--дети--быт, зарабатывание денег на адвокатов, передачи, посылки, отоварку, поездки (иногда через всю страну) на свидания, которые часто назначаются в рабочие дни, и приходится брать отпуск без содержания на пару дней, очереди, шмоны, да еще и часто -- беготня по инстанциям. Зечки организуют целые сообщества, которые решают добиваться справедливости. Они доводят до истерик ДИН, прокуратуру, Верховный суд -- и правильно делают. Потому что слишком многие сдаются сразу и предпочитают не высовываться, чтобы не сделать своему родственнику еще хуже. Но нужно понимать, что хуже не бывает. И бороться за соблюдение прав заключенных и отмену несправедливых приговоров приходится даже с осознанием того, что эта борьба бесполезна. Как говорил Станислав Ежи Лец, «допустим, ты пробьешь головой стену. Ну и что ты будешь делать в соседней камере?». В нашей стране звучит актуально, как нигде. Но если не пробивать головой стену, так и останешься навсегда в своей камере. В тюрьме собственного страха и неверия.

А те, кто все же решается пробить головой стену, -- иногда действительно могут что-то изменить. «Как, вы еще не знакомы с женой Александра Бут-Гусаима?» -- спрашивала меня «новополоцкая» зечка Оля. Очень жаль, что не знакома. Во многом благодаря усилиям именно этой женщины пожизненный срок Бут-Гусаиму заменили на 17 лет усиленного режима.

Так что пусть декабристки позапрошлого века подвинутся на краешек. Вольно ж им было за мужьями в Сибирь ехать… По 30 кило и больше им тягать не приходилось. Их не шмонали. Им не хамили полицейские чины -- тогда это было вообще не в чести. Им не нужно было заниматься «декабризмом» без отрыва от производства. Они не должны были зарабатывать деньги для своих детей и мужей-ссыльных. Они не стояли в очередях с громоздкими передачами, не таскали в тюрьмы телевизоры и вентиляторы, не занимали с раннего утра очередь. Другая жизнь у них была -- тоже горькая, но не сравнимая с нашей теперешней.

Так что наши современные белорусские зечки куда «декабристее» утонченных героинь прошлого. Причем они себя героинями не считают. Просто тянут лямку, везут воз, вкалывают за двоих, ну и горящие избы с конями на скаку тоже никуда не делись, просто видоизменились соответственно веку. Я восхищаюсь вами, девочки.

Ирина Халип, «Народная Воля»