Таким он был…

28.07.2012 общество

Самое тяжелое — это писать о безвременно ушедших друзьях. Конечно, никто не знает, кто, как и когда, но в 40 с небольшим это кажется нонсенсом.

Не стало Сергея Олехновича… Ну с чего бы и за что?.. А если там сверху кто-то есть, то зачем ему это было нужно?

Серегин портрет для человека с ним незнакомого быстро обретет классически узнаваемые черты, которыми наделяли журналистов кинематографисты 70-х и ранний Довлатов: непременная сигарета, очки с толстыми стеклами и убежденность в любом споре, что истина может быть рождена только в нем — посредством бесконечного выкуривании этих самых сигарет — желательно с кофе. И еще Высоцкий… Моя коллега Наташа Нерода — ныне пресс-секретарь федерации гандбола — как-то заметила, что у Сереги редкий материал обходится без цитирования его любимого барда и актера.

Серега был влюбчив — в кумиров прошлого и тех, кого он относил к героям сегодняшних дней. В принципе, как мне кажется, это чувство свойственно в той или иной степени всем Серегам — спортивным журналистам, но мы с коллегой Версоцким (Версаче) влюблялись в гимнасток, а Олехнович большей частью в футболистов — разумеется, в платоническом понимании этого чувства.

Мы даже встречались в городе иногда парами и улыбались друг другу. "Серый, ну о чем ты с ними трешь?" — дружно спрашивали потом друг у друга и сходились в том, что выполняли функции в принципе одинаковые. Спортсмены нуждаются в перемене окружения и просто в старшем товарище, который много чего знает не только о футболе и гимнастике, но и о жизни: "Кстати, почитай вот эту книжку — тебе понравится..."

Конечно, иногда дружба спортсмена и журналиста рождает гипертрофированные чувства, и главный редактор Бережков молча переживал засилье длинноногих гимнасток с выдающимися душевными качествами (что, впрочем, не мешало им после окончания карьеры практически не интересоваться судьбой друг друга). И чемпионат Украины от Олехновича, где только слепой и Штанге не могли заметить выдающейся, на грани фантастики игры Корниленко.

С Серегой, который сейчас в кондратьевской "олимпийке" в Лондоне, у Олехновича тоже особенные, очень дружеские отношения. Тот также восхищался Русланом Салеем и, кажется, был первым, кто предложил Сереге оплатить расходы по выпуску книги.

Сергей Олехнович и Руслан Салей: они ушли...

Олехнович писал книгу о своем главном кумире и друге Руслане тщательно и кропотливо. Мы иногда созванивались на сей счет — и Серега оставался собой: тех, с кем беседовал, он отбирал по только ему и Высоцкому известным критериям. Я спорил с ним, но переубедить Серегу в вещах для него принципиальных было невозможно.

Он любил принципы, и какие-то темы в разговоре с ним лучше было не затрагивать вовсе, иначе даже нейтральное отношение к некоторым людям могло вызвать у Сереги иронию и сарказм: "Ну конечно, это же твои лучшие друзья". Хотя последние ими вовсе не являлись.

Это донкихотовское качество я пытался развивать в Сереге в правильном направлении. Например, для знакомства с достойной леди, ради чего нам пришлось два раза посетить "Овертайм" — с разными девушками и одинаковым успехом. Серегу надо было принимать таким, какой он был, а при всей своей страсти к футболу и хоккею он отнюдь не был любителем здорового образа жизни и наотрез отказывался от оздоровительных пробежек по утрам.

Хотя он был бы достойным отцом — потому что ему было что дать сыну. Я даже знаю, как он его назвал бы.

Когда он бывал счастлив? Когда получалась статья, когда у родителей все было хорошо и когда рядом были друзья, с которыми можно обсуждать все на свете. Он не был прагматиком, и я ругал его за то, что в свое время он не пошел на хорошую должность в министерство, где ему была бы гарантирована квартира. А так он всегда снимал ее "у одного деда".

Он затягивался сигаретой и словно в старом советском кино с расстановкой, медленно подбирая слова, повторял: "Против своей совести я никогда не пойду, даже если мне предложат миллион долларов..." — "А если два?" — "Тогда буду думать", — он смеялся, и тема рассасывалась сама собой...

Он был почти единственным человеком, который мог подарить мне на день рождения книгу, и бьюсь об заклад: свою половину искал среди тех, у кого духовное превалировало над материальным. Но не нашел, хотя мне хотелось бы написать о другом. Пусть бы она была, длинноногая, как гимнастка, обожающая старые советские фильмы, актера Олега Даля и писателя Василя Быкова, и внесла бы правильную женскую размеренность в его суматошную холостяцкую жизнь. Пусть бы она была, просто не дошла когда-то несколько метров до остановки, где наш Серега ждал автобус.

Кто вообще сказал, что жизнь справедлива?

Она странна — она должна дать возможность человеку закончить дело — пусть даже не глобальное в масштабах всего человечества. Серега не построил дом, не вырастил сына, а его деревом для всех стала книга о Руслане. Ее-то он как раз успел написать и сдать в набор — последний раз он звонил из типографии и предлагал выступить на телевидении тутбая — в программе про умные мысли.

"А сам-то чего?" — "Я пока книгой занимаюсь, сам знаешь, все мои умные мысли там". Это правда — книгой он жил целый год, собирая о Руслане воспоминания людей, игравших с ним в НХЛ и КХЛ. Презентация должна была состояться в сентябре — к годовщине гибели "Локомотива"...

Что было бы дальше? Не знаю. Серега часто порывался уехать… "Опять-таки как человек порядочный", но его держал отец в Молодечно, и о нем Серега заботился как лучший в мире сын. Потому, наверное, он и не уехал бы никуда, а в сентябре мы точно встретились бы на его презентации или на футболе. Он курил бы возле ложи прессы "Динамо" в окружении нескольких журналистов и что-нибудь комментировал бы — с присущим ему сарказмом.

А еще лучше — сидел бы закинув руки за голову за своим прессболовским столом в комнате отдыха с телевизором и шутил, а остальные — Серега Дашкевич, Вова Бычек и Костя Лобандиевский — хохотали бы как сумасшедшие, вызывая своим заразительным смехом беспокойство в секретариате, откуда вскоре появилась бы Лена Стрех с привычным вопросом: "А над чем это вы ржете?"

Я очень хотел бы этого, Серега. Чтобы все вернулось лет на десять назад и все мы знали, как будет дальше, чтобы не допустили дурацких ошибок, отлета лайнера и твоего одиночества в тот последний день...