Фрагмент ненаписанной книги.
Имеются очевидцы, свидетели, утверждающие, что были знакомы с этим человеком. Они со всей искренностью настаивают, что работали под его руководством в колхозе, где он председательствовал, жили в одном общежитии и даже служили в погранвойсках.
Это добросовестное заблуждение, не имеющего ничего общего с действительностью.
Написаны десятки книг, тысячи статей, проведены референдумы и селекторные совещания, созваны пресс-конференции, защищены диссертации, сломаны копья, вилы и другая сельхозтехника, оплачены парады и привлечены инвестиции, но убедительных доказательств, что он - есть плоть от плоти, а может и кровь от крови беларуского народа - нет.
Плоть от плоти друга детства кандидата физмат наук, игрока в го.
Плоть от плоти блондинки, режиссера, лауреата, призера.
Плоть от плоти соседа-байкера или кровь от крови его красавицы Юльки, которая выходит полоть цветочную клумбу в вечернем платье от Диора с вырезом, обидно заканчивающимся в тот месте, где спина превращается в упругие ягодицы…
Сосед, чел, умный, с развитым чувством юмора – утверждает, что ты (это он имеет ввиду меня) будешь своим внукам рассказывать, что видел его молодым, а Юлька издевательски улыбается широким ртом.
Я его видел молодым, да. Видел издалека, не так как Федута, конечно. Видел, как он выступал в парламенте, говорил с надрывом и болью.
- Они крадут народные деньги, - неслось из телевизора, в его голосе сквозила вера, - народную дизельку, народные автоматы калашникова, народные мерседесы, народную медь под видом народного металлолома, калийные удобрения, народные стройматериалы и даже землю!
Ваня фон Осецкий (Его так называли, фон Осецкий. Он был тихий алкоголик, всегда дня три-четыре отходил от пьянки, поглощая неимоверное количество пива) сидел с бутылкой «Оливарии» на трибуне заброшенного стадиона, смотрел остекленевшими глазами на закат и заросшее сорняками футбольное поле и спрашивал в пространство, хоть и вопрос был адресован непосредственно мне:
- Неужели Кебич нас продает России? Ты же все знаешь, скажи.
Было лето того самого 1994 года, за который все пытаются оправдаться: Позняк, Шушкевич, Клинтон, Чубайс и королева Елизавета II.
Я тогда еще курил, дым во рту сразу стал горьким. Ваня фон Осецкий был отлично образован, чтобы не верить политикам. Он все делал своими руками, которые были ну если не 987-ой пробы, то 538-ой точно и во всех ситуациях рассчитывал только на себя. Для него существовало только две настоящие ценности: дочь и жена. И если такого человека смогли убедить, что же с простыми смертными сделали.
Честно признаться, я когда-то сам малодушничал, подозревая, что он человек. Присматривался к модному двубортному костюму, из которого неслись пламенные обличения в парламенте, и сравнивал с продающимся в бутике на станции метро Купаловская. Триста долларов, как одна копеечка.
К старту избирательной кампании он упаковался в подобающее судьбоносному моменту.
Галстук из однотонного и солидного стал узким в поперечную полоску. Обычно такой доставали из запасников по особо торжественному случаю и обязательно на деревенские свадьбы. «Галстух» непременно шел в комплекте с брюками, заправленными в кирзовые сапоги, рубашкой, сдавливающей шею и обязательно застегнутой на все пуговицы, засаленной кепкой и кургузым «спинжаком» неопределенного цвета.
А говорящую плоть декорировали под наиболее народную форму: в болотного цвета, мешковатое, лет на тридцать-сорок отстающее от текущей моды. Но чтоб совсем не пугать, от сапогов все-таки решили отказаться.
Такие люди вызывали у меня щемящее чувство. Это была не жалость, это был стыд смешанный болью и печалью. Они забивали вагоны электрички, курили дешевые сигареты и мочились в подъездах. Их жены и матери ругались, что моя машина перед домом загораживает солнце, они играли в домино в беседке и матерились, здоровались за руку с участковым, стреляли на выпивку перед всеми пятью магазинами, которые торговали на нашей улице.
На остановке автобус высадил очередную партию пассажиров. Два парня быстро пошли в сторону пункта приёма стеклотары, в котором оборудовали еще и круглосуточный пункт продажи «колдовства». Они громко спорили, я, к бесконечному удивлению, понял, что разговор идет о выборах.
- Главное, - говорил один, - чтобы Кебич не победил первом туре.
Второй согласно кивал.
Я так и остался стоять на балконе с раскрытым ртом и пришел в себя, только когда за ними громко хлопнула дверь.
Вот тогда мне стало окончательно понятно, что он – общественный институт.