Правда об эскадронах смерти

7 июля — 13 лет со дня похищения оператора российского Первого канала Дмитрия Завадского.

Недавно Светлана Завадская отметила сорокалетие. А вдовой она стала в двадцать семь лет, 7 июля 2000 года. В тот день ее муж, оператор Дмитрий Завадский, выехал в минский аэропорт встречать своего коллегу Павла Шеремета. Машину позже обнаружили в аэропорту. На руле не было вообще никаких отпечатков пальцев.

В отличие от похищений белорусских оппозиционеров Юрия Захаренко, Виктора Гончара и Анатолия Красовского, в деле Завадского был даже суд. Четверо — в том числе двое бывших офицеров спецназа Валерий Игнатович и Максим Малик — были осуждены за похищение Завадского (Игнатович якобы питал к нему неприязнь после давней встречи в Чечне). Но за убийство журналиста никто не понес ответственности. Игнатович и Малик были осуждены к пожизненному заключению - но по другому эпизоду уголовного дела, за убийства еще пятерых человек.

Скоро дело Завадского может вообще оказаться в архиве. Но не для Светланы, не для его мамы и сына, не для друзей и коллег Димы. И поиски любых мелочей, которые могут помочь раскрыть это жуткое преступление, продолжаются. Спустя несколько лет после похищения Дмитрия Светлана снова вышла замуж. Четыре года назад она родила дочку Аделю. А сыну Светланы и Дмитрия Юре уже двадцать один год. Осиротел он в восемь.

Десять лет назад весь мир облетели кадры, снятые на минской Октябрьской площади: Светлана и Юра стоят с портретами Дмитрия. К Светлане подходит здоровенный омоновец и бьет ее кулаком в лицо. Но желания добиться правды о похищении и убийстве мужа он из нее не выбил.

Сегодня Светлана Завадская рассказывает те подробности дела, которые долгое время оставались «за кадром».

— На какой стадии сейчас находится дело о похищении Димы?

— Сейчас оно приостановлено, причем приостановлено уже семь лет. Когда дело открыто, мы — я и мама Димы Ольга Григорьевна — имеем процессуальный статус потерпевших и как потерпевшие имеем право обращаться с ходатайствами: допросить того или иного человека, провести некие следственные мероприятия. В данный момент мы этого права лишены. В этот период проводятся только так называемые розыскные мероприятия. И их проводит не прокуратура, не следствие, а сотрудники милиции. Получается, что в период, когда дело приостановлено, должно произойти нечто такое, что позволило бы им дело возобновить. А за семь лет никаких оснований возобновить дело они не нашли. Причем странно, что по другим делам о похищениях я подобного не вижу. На такой долгий период времени дела о похищениях Виктора Гончара, Юрия Захаренко, Анатолия Красовского не приостанавливали. Но самое интересное, что если по делам об их похищениях нет даже официальных подозреваемых (по версии следствия, разумеется), то в Димином деле есть уже не просто подозреваемые, а даже осужденные! Два человека, которые его якобы похитили, находятся за решеткой. Их признали виновными в похищении — не в убийстве. Но по логике, с ними нужно и дальше работать, если уж они — часть преступной группы.

— А какого рода розыскные мероприятия сейчас проводятся? Ищут тело, или ищут преступников, или вообще никого и ничего не ищут?

— Я не знаю. Я пыталась добиться ответа и отправляла запрос на имя министра внутренних дел, но получила бумажку с дежурной отпиской: розыскные мероприятия проводятся, об их результатах мы вам сообщим. Наверное, они просто ничего не делают.

— Они ничего не делают в рамках того самого дела № 414100 о похищении твоего мужа?

— Нет, дело 414100 уже закрыто. По нему осуждены два бывших спецназовца — Валерий Игнатович и Максим Малик. Кстати, до сих пор практически никто не обратил внимания на то, что на постановлениях об изъятии расстрельного пистолета и о задержании тогдашнего командира части внутренних войск 3214 Дмитрия Павличенко написано, что все эти действия производились именно в рамках дела № 414100. Я пыталась добиться ответа на вопрос, почему мы не видели этих бумаг в деле Димы, когда знакомились с материалами. Мы вместе с женами других пропавших писали ходатайства, чтобы эти бумаги приобщили и к материалам их дел. Нам ответили, что в любом случае, если некий документ имеет отношение к нескольким уголовным делам, его копия будет в каждом из них. Но этих документов не было нигде! Думаю, их благополучно уничтожили. Следователи минской прокуратуры Случек и Петрушкевич, сбежавшие на Запад в 2001 году, рассказывали, что тогда, в ноябре 2000 года, когда Лукашенко снимал с должностей генпрокурора и председателя КГБ, в генеральной прокуратуре документы сжигали целыми папками. Если бы не та утечка, мы бы вообще никогда о существовании этих документов не узнали. Но как именно вышли на тех людей и на расстрельный пистолет в рамках расследования именно дела о похищении Димы? Игнатович с Маликом и их заказчики, имеющие право пользования расстрельным пистолетом, — это одна команда? В любом случае получается, что заказчик всех этих похищений — один и тот же.

— Суд был закрытым. Как ты думаешь, почему? Обычно в таких случаях — ну все-таки массовые убийства раскрыты — власти стараются провести показательный процесс.

— У меня было стойкое ощущение, что Игнатович к похищению Димы вообще не причастен. Как минимум должен был быть мотив. Следствие будто бы установило, что Игнатович, которого зимой 2000 года задержали в Чечне и было непонятно, на чьей стороне он там воевал, запомнил лицо оператора, снимавшего задержание, и решил отомстить ему. Но в суде выяснилось, что то задержание снимал вообще не Первый канал, а НТВ, и снимал совсем другой оператор. А потом, когда начали обсуждать эпизод с похищением Димы, оказалось, что не установлено даже время похищения. То есть следователи передали в суд дело, не установив даже время и место преступления! Машину Димы нашли припаркованной под запрещающим знаком в аэропорту. Доехал ли он до аэропорта сам? Перехвачен ли был по дороге? Этого следствие не выяснило, то есть даже похищение (не говоря уже об убийстве) вовсе не было раскрыто, и дело не могло в таком виде поступить в суд и быть принятым к рассмотрению.

— А были случаи, когда кто-то, не желающий быть официальным свидетелем, пытался рассказать тебе лично какие-то детали?

— Была очень интересная ситуация. Со мной связалась одна девушка — она училась с моим вторым мужем. Связалась по скайпу и рассказала, что какой-то ее друг служил в части 3214 и каким-то образом получил доступ к тамошнему внутреннему архиву, где подобные «спецоперации» фиксируются и записываются. Этот парень был в то время в бегах и утверждал, что и сам участвовал в подобной операции в 2007 году. «Эскадрон смерти» действовал все время, просто не все похищенные и убитые были политиками или журналистами, что привлекает внимание. Кстати, еще после первых исчезновений по официальным телеканалам оглашали статистику исчезновений — вроде как куча народу пропадает, и никаких следов. И тот человек говорил, что в один день с Завадским закапывали еще троих на Северном кладбище под уже существующими могилами. Я потом об этом рассказала Павлу Шеремету, и он говорил, что у них — коллег Димы, занимавшихся расследованием его исчезновения, — тоже была такая версия. Проще всего спрятать трупы под уже существующими могилами. Никакие поиски не дадут результата, никакая аппаратура ничего не покажет.

— Что было самым тяжелым за эти 13 лет?

— Сама ситуация. Она продолжалась. Это может понять только тот, кто пережил подобное. Ты ложишься с одной мыслью и с ней же просыпаешься, и так годами. Ничего не меняется. Я до сих пор думаю об этом каждый день. У меня раньше больше Диминых фотографий было в квартире, а теперь я большую часть убрала, потому что это невыносимо. Оставила одну фотографию, маленькую. И теперь дочка Аделя спрашивает: «Кто это?» Я говорю: «А ты сама как думаешь?» Аделя отвечает: «Это Юра!» Юра действительно вырос очень похожим на своего отца.

Знаешь, первые лет шесть отчаяние было невыносимым — до мыслей о самоубийстве. И это жуткое осознание причастности властей к похищению Димы, когда вдруг понимаешь, что от этих людей зависит твоя жизнь. Они похитили мужа, а ты ничего не можешь от них добиться. Я страшно устала от безысходности. Но потом понимаешь, что это твой жизненный путь, и если в какой-то точке ты остановишься, то не сможешь идти дальше. Не сможешь жить. А надо.

— Дима был оператором Первого канала. То есть Первый канал должен был использовать все свои возможности для расследования похищения своего сотрудника.

— И на это должна быть политическая воля. Судя по ситуации в современной России, бессмысленно чего-то ожидать от Первого канала. Я вообще заметила, что Москве сейчас вовсе не выгодно, чтобы дела о похищениях оппозиционеров и журналистов были расследованы. Обрати внимание, как удачно в России используется тема пропавших для шантажа Лукашенко, когда нужно подействовать ему на нервы и чего-то добиться. Он отказывается платить за газ или нефть на российских условиях, и сразу же на российских телеканалах возникают «Крестные батьки» — первые, вторые, пятые, десятые. Зачем России расследование и правда об этих делах, если есть возможность использовать наших мужей для того, чтобы манипулировать Лукашенко? Стоит выпустить в эфир парочку «Крестных батек» — и все, он подписывает все соглашения. Знаешь, у меня почему-то ощущение, что если бы тогда Ельцин не ушел в отставку, то Диму бы не похитили. Не знаю почему, но мне так кажется.

Ирина Халип, «Новая газета»