Протест из любопытства

Социологи говорят о новых движениях, которые пришли на смену прошлой социальной и национальной борьбе.

На протестных собраниях в Санкт-Петербурге в мае 2012 года активисты неизменно возвращались к одним и тем же вопросам: «Кто мы такие? Чего мы хотим?» Чтобы найти ответы, 31-летний программист из маленького провинциального городка решил организовать небольшой опрос с сотней участников. Результат выглядит следующим образом: практически все члены оппозиционных партий согласны с тем, что им нужен лидер.

Шестого мая во время «марша миллионов» в Москве одна пожилая женщина 60 лет рассказала, что работает в ночную смену на почте, потому что может бесплатно читать газеты любой политической направленности. А на митинги она ходит, «чтобы увидеть, что происходит в стране».

Во время масштабных протестных акций в Москве несколько фотографов и IT-специалистов разработали собственные методики подсчета демонстрантов. Одни забирались на крыши зданий в центре столицы, и делали по снимку в секунду для последующей обработки специальной программой. Другие поставили помощников со счетчиками у металлодетекторов на входе в огороженное полицейскими пространство для активистов.

Все это — выражения одного из главных чувств, которое движет как российскими активистами, так и их коллегами из Ирана и Мексики: любопытство, стремление лучше узнать свое общество, чей образ окутался туманом из-за ослабления общественных связей и усиления государственного контроля в ключевых СМИ.

Подобные любительские социологические проекты свидетельствуют об ограниченности парадигмы, которая сводит все современные протестные движения к оппозиции, сопротивлению и диссидентству. С такой точки зрения практически все движения подобного рода завершились провалом: это касается как общественных форумов альтерглобалистов, так и «Захвати Уолл-стрит» или арабской весны. Лишь немногим из них удалось добиться кардинальных преобразований в политической системе, пусть даже на некоторые должности и пришли новые люди. Как бы то ни было, здесь нужно отметить не такие быстрые, но потенциально куда более устойчивые изменения. Рассмотрим пример: гражданин в одиночку начинает борьбу за спасение оказавшегося под угрозой леса и затем узнает, что другие горожане стремятся воспрепятствовать строительству жилых домов вместо игровых площадок. В результате формируется новая солидарность и выдвигаются новые требования, потому что в авторитарных системах обычно не хватает механизмов для решения таких проблем на местном уровне.

Чаще всего формирование этой новой солидарности неразрывно связано с завоеванием (пусть и временным) городского пространства. В авторитарных странах полицейский контроль в общественных местах (от площадей до университетов) накладывается на приватизацию и коммерциализацию этих самых мест, которые прекрасно знакомы западным странам. Такая нехватка пространства ведет к разобщению индивидов и формированию из этих атомов общества своего рода социальных «молекул»: круг общения замыкается в небольшой сфере родственников и друзей. Демонстрации становятся, таким образом, мобильными трибунами, которые окружены полицейскими кордонами, но обладают мощнейшей внутренней свободой. Отсюда следует и популярность по всему миру таких легких для организации форм акций, которые позволяют занять городское пространство. Будь то «критические массы» велосипедистов, флешмобы или собрания российской «Стратегии-31» (движение в защиту статьи №31 Конституции), речь неизменно идет о способе собраться вместе и узнать других людей, которые разделяют те же самые чувства. Интернет не в силах дать те же ощущения, хотя и играет важную роль в организации акций.

Последние несколько лет социологи говорят о новых движениях, которые пришли на смену прошлой социальной борьбе и относительно недавнему подъему течений с национальным уклоном. Сейчас речь уже не идет о попытке изменить будущее с помощью программы общественных преобразований или права на непохожесть и равное отношение. Сегодня люди хотят изменить настоящее и разделить с другими общий протестный момент. Собрание стало для них самоцелью. Хотя, конечно, отличия здесь несколько преувеличены: вопросы общества и самосознания никуда не делись, а стремление лучше узнать друг друга существовало и в 1968, и 1905 году. Как бы то ни было, нельзя отрицать, что в мире (особенно за пределами Европы) увеличивается число акций, главная цель которых заключается в формировании связей с другими представителями разобщенного социума, а не каком-то послании или обращении к внешнему миру.

Как и все крупные преобразования в прошлом, новые движения «любопытных» бросают настоящий вызов общественным наукам. В России опросы общественного мнения и любые иные подсчеты являются любимым социологическим инструментом восприятия: об этом, кстати, свидетельствуют упомянутые выше проекты. Тем не менее, все эти социологические институты оказались не в силах не только спрогнозировать сильнейшую волну протестов после сфальсифицированных выборов декабря 2011 года, но и рассказать хоть что-то путное тем, кто присоединился к акциями по всей России в последовавшие несколько месяцев и задавал социологам сотни вопросов. Такая ситуация привела к формированию новых исследовательских ассоциаций, в которых «простые» активисты работают вместе с профессионалами: Независимая исследовательская инициатива, Лаборатория публичной социологии, «Фольклор снежной революции».

Как можно убедиться на примере этих инициатив, широкая волна демонстраций в России в 2011-2013 годах не была полным провалом. По большей части люди шли на демонстрации не для того, чтобы выразить уже сформировавшееся политическое мнение или привлечь сторонников к некоему идеологическому проекту. Они стремились к диалогу и лучшему понимаю того, что они хотят и могут хотеть. Движение вновь дало толчок активным политическим и общественным спорам.

Волна протестных акций повлекла за собой усиление репрессий против активистов и НКО, однако это движение все равно создало новые связи между теми, кто был его частью, пусть даже и временно. Завоевание пространства в результате этих демонстраций было лишь временным, и в этом как раз заключается их главная слабость: трехчасовое или даже трехнедельное собрание в любом случае не может стать заменой стабильного и открытого для всех общественного пространства. Как бы то ни было, пространство любопытства, которое сформировали лагеря активистов от Челябинска до Стамбула, все же не исчезло полностью. Были созданы новые связи: между разрушением парка и характером политической системы, между гражданами, между общественными движениями и социальными науками. Посмотрим, смогут ли эти новые связи сделать людей в обществе сильнее и независимее по отношению не только к власти, но и так называемым оппозиционным движениям, которые хотят привлечь их в свои ряды, но совершенно не желают их слушать.

Михаил Габович, Le Huffington Post, (перевод — Inosmi.ru)