Не было ни гроша, да вдруг алтын?..

Единая валюта на постсоветском пространстве бессмысленна и контрпродуктивна.

На прошлой неделе в Астане состоялась-таки встреча президентов стран ЕАЭС, перенесенная из-за недавнего таинственного исчезновения Владимира Путина. На ней, как известно, российский лидер выдвинул идею создания в рамках союза единой валюты — то ли алтына, то ли евраза, то ли чего-то еще. И можно было бы лишь посмеяться над тем, что президент все тщится создать то, что для России и Беларуси обещали еще Ельцин и Лукашенко в 1990-х, если бы новые заявления не вызывали грустное ощущение стремления правителей решать исключительно мифические, а не реальные проблемы, стоящие перед экономиками всех стран ЕАЭС.

Я убежден, что создание единой валюты на постсоветском пространстве — самое бессмысленное и контрпродуктивное из всего, что может быть предложено в качестве экономической повестки дня для России.

Начнем с самых простых вещей. Существуют два варианта адаптации малых экономик к экономическим связям с более крупными.

С одной стороны, это просто перевод своей внешней торговли на валюту более крупной страны. Классический пример — Мексика и США. Мексика, которая имеет ВВП, равный по ППС 12% американского, и поставляет в Штаты 78% своего экспорта, номинирует экспорт в долларах. И все сложности снимаются: нет ни спекуляций на курсе песо и доллара, ни банков-посредников, ни всего того, о чем сотрясали воздух речами в Астане. В ЕАЭС это тем более логично: ВВП Казахстана и Беларуси составляет 14% российского — и рубль тут должен играть роль локального доллара.

С другой стороны, это тотальный переход одной страны на валюту другой. Например, доллар является официальной валютой в Эквадоре, Сальвадоре и Панаме, а евро — в Монако, Черногории и Косово. Монегаскам даже позволено чеканить металлические евро, но голоса в ЕЦБ у них нет. На деле — это ровно то, что следовало в нашем случае позволить Минску, если реально оценивать его зависимость от Москвы.

Валютный союз — что бы там ни думали Глазьев и Белоусов — не решает проблему вытеснения финансовых посредников.

Когда ЕС шел к такому союзу, он снял все таможенные барьеры между странами-членами (предлагаю обратить внимание на то, сколько ограничений сейчас действует в отношениях между странами ЕАЭС); признал имеющими единую силу сертификаты качества любых видов продукции, выдаваемыми одной страной, на территории других (вспомните о белорусском молоке etc.); унифицировал все технологические стандарты; ввел единый рынок услуг — от авиаперевозок до мобильной связи; передал в ведение органов Союза антимонопольное законодательство. Я не говорю, что до введения евро в ЕС более 40 лет работал Суд Европейского Союза, чьи решения носили не «рекомендательную» силу, как в ЕАЭС, а напрямую имплементировались в национальные правовые системы. Когда ЕС стал единой экономикой, встала тема валютного союза.

Теперь следующий вопрос. Что представляет собой экономика, готовая для введения единой валюты? Приведем несколько цифр.

В ЕС в 2010 г. торговля между странами Союза составляла ?5 трлн, или 63,7% всей внешней торговли стран-членов. Накопленные инвестиции одних стран ЕС в другие достигали ?7,4 трлн, или 67,3% всех иностранных инвестиций государств-членов ЕС. Около 29% совокупных активов банковской системы контролировалось банками, зарегистрированными в других странах Союза. Взаимные поездки граждан исчисляются 200–220 млн пересечений границ в год против 45–50 млн. выездов за пределы ЕС.

Что мы видим в ЕАЭС? В 2013 г. торговля между входящими в него странами составила $64,1 млрд, или… 8,9% внешней торговли России, Казахстана и Беларуси. Инвестиции России в Казахстан и Беларусь составили лишь $1,6 млрд (менее 1% накопленных зарубежных инвестиций РФ), тогда как обратный поток отсутствовал. Проникновение банковской системы тоже одностороннее: из России на «периферию». Между тремя государствами курсируют менее 30 регулярных авиарейсов в день, тогда как между странами еврозоны — около 2,7 тыс. (при разнице в количестве населения чуть более чем вдвое).

Это означает одно: даже чисто экономически ЕАЭС не готов к единой валюте и не нуждается в ней.

Но идем дальше. Что намерены выиграть страны-участники от введения «алтына»?

Некоторые аналитики уже поспешили заявить, что Россия сможет играть роль Германии в Европе, которая «управляет» экономикой всего блока. Предположим на минуту, что так и случится. Однако стоит заметить, что Германия получила выгоды от введения евро в 1999–2006 гг., когда слабые экономики (Италия, Испания, Португалия, Греция) смогли кредитоваться на международных рынках по низким «евроставкам» и за счет этого добились скачка в своем развитии (темпы роста, например, испанской экономики подскочили с 2,3–2,5% в 1995–1996 гг. до 5,0% в 2000 г. и 3,6–4,1% в 2005–2006 гг., а безработица за 1995–2006 гг. сократилась с 23,8 до 7,7% трудоспособного населения). Германия стала главным экспортером в эти страны, что и подняло ее промышленность. Однако после 2009 г. та же Германия понесла основные издержки вытаскивания Греции и Португалии из долгового кризиса, в котором эти страны оказались как раз из-за введения евро.

Выводы просты.

Во-первых, чтобы радоваться «управлению» кем-то, желательно задуматься о том, кем управляешь. Беларусь — это и сейчас Греция, живущая от трансферта до трансферта, от кредита до кредита. Финансы Казахстана не лучше итальянских — вспомним банк БТА и закредитованные «выше крыши» местные госкомпании.

Во-вторых, Германия сорвала куш, обеспечив рост промышленного экспорта в страны зоны евро, — но есть ли в России промышленность, которая могла бы воспользоваться немецким уроком? Ее нет — и именно поэтому российский экспорт в Казахстан и Беларусь падает четвертый год подряд: $39,4 млрд в 2012 г., $37,4 млрд в 2013-м, $32,2 млрд в 2014-м, а в первые два месяца 2015 года — еще на 37% по сравнению с тем же периодом прошлого года.

Итог: Россия получит проблемы, сопоставимые с проблемами еврозоны, не обретя никаких сходных преимуществ.

Наконец, бессмысленно предполагать, что новая валюта станет значимым фактором в глобальной финансовой системе. В 2013 г. доля рубля в операциях на Форексе составила 1,6% из 200 (в каждой сделке участвуют две валюты, поэтому общий итог тут — не 100, а 200%). Появление новой валюты вызовет только скептицизм (вспомним, что то же евро вышло на рынок в январе 1999 г. с курсом $1,18/?1, а уже к концу 2000 г. курс упал до $0,83/?1. Значимым геоэкономическим игроком «алтын-зона» не станет: даже совокупный экспорт нефти из Казахстана и России не превышает 7,6 млн бар в сутки, а это лишь 13,5% глобальной международной торговли нефтью — недостаточно для того, чтобы стать маркетмейкерами на этом долларовом рынке.

И в заключение — о самом очевидном.

Любая интеграция — это процесс отхода от волюнтаризма в сторону процесса выработки решений на базе институционализированного консенсуса. Страны же ЕАЭС известны скорее обратным: все они привержены практике «ручного управления» и пренебрегают любыми правилами и нормами, когда этого требует политическая целесообразность или хотя бы необходимость доказать «крутизну» того или иного лидера.

Кто-то сегодня может предположить независимость Евроазиатского Центрального банка со штаб-квартирой в Петербурге? Кто-то может поручиться за жесткое соблюдение каких-нибудь «акмолинских критериев» финансовой дисциплины (если вспомнить, что «маастрихтские критерии» в зоне евро с 2001 по 2012 г. нарушались по уроню долга 92 раза 12 из 17 стран еврозоны, а по уровню дефицита — 75 раз 15 странами)?

Думаю, никто. Поэтому не надо строить воздушных замков.

Между тем сейчас и перед Россией, и перед Казахстаном, и перед Беларусью стоят намного более актуальные задачи: следует снизить налоги, чтобы нарастить активность бизнеса и создать новые рабочие места; изменить отношение к инвесторам, чтобы сократить бегство капиталов; задуматься о сокращении роли государства в экономике и об экономии бюджетных расходов.

Это принесло бы экономикам намного больше, чем один алтын.

Владислав Иноземцев, «Московский комсомолец»