Язык и молоко

Чувствую себя белорусским оккупантом в Беларуси.

В детстве я был оккупантом. Восемь лет наша семья жила в так называемой Латвийской ССР. Военный городок располагался на границе Латвии с Литвой, рядом с лесом, где были упрятаны три шахты с ракетами, которые по команде из Москвы могли уничтожить ядерным ударом Стокгольм.

О ракетах тех в детстве я ничего не знал, но с восхищением смотрел на красивые самолеты СУ-27, электронику на которых обслуживал мой отец.

Дети советских военнослужащих в Латвии учили латышский язык, у нас были прекрасные учителя. Но был пунктик потребительского дискомфорта, смущавший мое советское детство: почему на крышечках бутылок с молоком написано не тем языком, на котором я разговариваю.

Спустя 17 лет, когда я впервые вернулся в окрестности Лиепаи, Латвия давно уже из Советского Союза эмигрировала в Союз Европейский, но, к моему удивлению, в магазинах Лиепаи молоко продавали с надписями на русском языке.

Минувшей ночью довелось побывать в крупном минском супермаркете «Корона». В феврале 2016 года, на 25-м году моего проживания в Беларуси, я не обнаружил на длинных полках ни одной марки белорусского молока, где бы встречались надписи на том языке, на котором я разговариваю в этой стране на протяжении уже почти 20 лет — на белорусском. Все белорусские молокозаводы сейчас маркируют упаковку на двух языках: казахском и русском. Нашлись даже на каком-то молоке надписи по-польски. Белорусского больше нет.

Почувствовал я себя белорусским оккупантом в Беларуси.

Юрий Сидун