Система как часы без батарейки

Диктаторские режимы — самые нестабильные.

В Бразилии президенту Дилме Руссефф парламент объявил импичмент, она отстранена от власти. В Узбекистане умер бессменный президент Ислам Каримов. Казалось бы, события разные. Но есть в них что-то общее. Они дают основание поразмышлять о судьбе президентов и их народов.

Начнем с Бразилии. После импичмента соседние страны Венесуэла и Эквадор в знак протеста отозвали своих послов из бразильской столицы. И тут интересна аргументация. В заявлении МИД Венесуэлы говорится, что власти Боливарианской Республики расценили произошедшее в соседней стране, как «парламентский переворот» и выражают «свою солидарность с президентом Дилма Руссефф и миллионами женщин и мужчин, которые выбрали ее путем прямого и тайного голосования». То есть логика здесь такова: тот, кто избран всем народом, не может быть отклонен каким государственным органом, вроде парламента.

В этой незамысловатой фразе на самом деле заложен конфликт между различными моделями демократии. Точнее — между плебисцитарной и либеральной демократиями.

Если говорить очень грубо и упрощенно, то плебисцитарная демократия предполагает, что народ выбирает власть, прежде всего президента, и тот делает все что захочет, не особо ограничивая себя какими-то сдерживателями, противовесами или процедурами. Ярким представителем такого типа «демократии» был глава Венесуэлы Уго Чавес и есть сейчас Александр Лукашенко.

А либеральная демократия исходит из того, что любая выбранная власть должна действовать строго в рамках Конституции, законов, процедур. Попытки выйти за пределы закона должны караться отстранением политика от власти. Что и произошло в Бразилии.

Проблема, однако, в том, что если глава государства может делать все что захочет, то скоро выясняется, что даже модель плебисцитарной демократии ему становится тесной. И через какое-то время он отвергает демократию вообще.

Беларусь пережила этот конфликт еще в 1994-1996 годах. Тогда Лукашенко постоянно жаловался, что Верховный Совет и Конституционный суд мешают ему сделать белорусский народ счастливым. И большинство населения поддержало президента. Ну, а после этого настоящая воля народа главу Беларуси уже не очень и интересовала.

И к чему это приводит, мы можем увидеть на примере Узбекистана. Единственный и бессменный президент Ислам Каримов не мог умереть как нормальный человек. Ведь его окружение остерегалось, чтобы смерть диктатора не вызвала дестабилизации в стране. Поэтому и скрывали до последнего информацию о его состоянии.

Нечто подобное происходило в Венесуэле во время смерти Уго Чавеса. Поэтому и случаются такие курьезы, когда, например, Владимир Путин, поздравляя Узбекистан с Днем Независимости, пожелал Исламу Каримову крепкого здоровья, хотя неофициально было известно, что на аппаратах искусственного жизнеобеспечения, то есть, по сути, едва живой.

Вот к чему привела пресловутая стабильность. Выясняется, что персонифицированные авторитарные режимы, режимы личной власти — самые нестабильные. Ведь в режимах подобного типа (как в Узбекистане и Беларуси) нет механизма передачи власти даже внутри правящей команды, не говоря уже о том, чтобы она могла перейти к оппозиции. Проблема еще и в том, что диктаторы при жизни редко назначают преемников. Ведь опасаются, чтобы тот преемник не ускорил их уход из власти или даже из жизни.

В результате возникает вакуум власти. И переход полномочий к новому руководству неизбежно превращается в политический кризис, который часто решается силовым путем. Например, после смерти Сталина Никита Хрущев расчистил себе путь к власти через арест и расстрел сильного соперника — Лаврентия Берии.

Дело в том, что в персонифицированном режиме вся система властных институтов и механизмов скроена и сшита под одного человека, на его образ и подобие, и замкнута на нем. Функционировать она способна только от постоянных и активных импульсов, исходящих от него, и одновременно жесткого подавления всех других политических факторов как в рамках системы, так и вне ее. И выпадение авторитарного правителя создает сильный кризис.

Эту ситуацию на белорусском примере хорошо описал российский политолог Дмитрий Орешкин:

«Если извлечь блок под названием «Лукашенко», система остановится, как часы без батарейки. Альтернативных источников питания модель не предусматривает. Они тщательно выискиваются и истребляются. Их существование противоречит тому самому чувству лукашенковской справедливости. Не может быть никаких альтернатив, если есть такой замечательный Александр Григорьевич… Не так страшен тиран, как то, что начинается после. После ухода Хозяина при власти остаются не генераторы, а антенны: люди, главным талантом которых было уловить тончайшие нюансы поведения, первыми прочитать и удовлетворить тайные пожелания. Разобраться, кто прав, кто виноват, больше невозможно. Законов и судов нет — он сам был ходячий суд и закон. Навыка принимать серьезные решения нет — он решал за всех и сам назначал виноватых, когда решения оказывались ошибочными. Наконец, страха и совести тоже нет. Он заменял собой и страх, и совесть». («Огонек», 2007, № 3)

Вот в таком состоянии отчаяния оказывается любая страна с персонифицированным авторитарным режимом после смерти владыки. Неужели это неблизкая белорусская перспектива?

Валерий Карбалевич, «Радио Свобода»