Хватит!

Только не говорите, что по статье «оскорбление Лукашенко» много не дадут.

Самая мерзкая и страшная бумага в моем уголовном деле – вовсе не «свидетельские показания», не обвинительное заключение и не протоколы обысков. Это сообщение в органы опеки о ребенке, оставшемся без родительского присмотра. А еще страшнее было то, что за ним последовало.

И сейчас, когда я читаю, что брестских активистов «Европейской Беларуси» Андрея Шарендо и Полину Шарендо-Панасюк перевели в статус подозреваемых по уголовному делу, я думаю об их детях. У Полины и Андрея – двое. Старшему – восемь. Младший – еще совсем кроха. Он родился в День воли, 25 марта прошлого года.

А 25 марта года нынешнего, в первый день рождения сына, Полину задержали. Кормящую мать держали в «кутузке» 12 часов. Задержали возле магазина, куда она выбежала за продуктами, - прямо с десятком яиц и куском мяса доставили в отделение. Знали, что муж в Минске, знали, что на брестскую акцию Полина не собиралась: она осталась с детьми и выйти могла только в ближайший гастроном. Возле того гастронома ее и ждали. Хорошо, что задержали с продуктами, – а если бы она вышла гулять с коляской? Сидела бы с годовалым ребенком в день его рождения 12 часов в милиции? Наверняка.

13 марта после «Марша нетунеядцев» в Бресте Полину задерживали аж в 7 утра на автобусной остановке. И снова держали полсуток в отделении. А домой к ним в это время приходили те самые органы опеки, которые почему-то никогда вовремя не реагируют на сообщения о голодных и неухоженных детях наркоманов и алкоголиков, но всегда в течение нескольких минут выезжают с милицией и мигалками в семьи оппозиционеров. Или отправляют срочную «социальную проверку», как к Алесю Логвинцу, переписывать мебель и занавески.

Впрочем, органы опеки приходили к брестским якобинцам и раньше. Еще два года назад, когда в семье был только один ребенок, в дом Шарендо приходили сотрудники органов опеки и попечительства – выяснить, в каких условиях проживает их сын. Сказали честно: «Нам пришла на вас разнарядка из КГБ. За что – вам виднее». Два года назад они хотя бы не соврали. А нынешней весной, когда Полина не выходила на связь и муж разыскивал ее по отделениям милиции, с детьми сидела бабушка – мама Полины. Именно в этот момент они пришли снова. Пытались запугать бабушку страшными историями о том, как муж с женой ежедневно скандалят и пишут друг на друга заявления в милицию. Не на ту нарвались, конечно. Так ведь и отступили лишь временно: сегодня это стало понятным.

Теперь Полина и Андрей – подозреваемые по уголовному делу об оскорблении Лукашенко. Причиной стала растяжка в мятежном Бресте во время первого «Марша рассерженных белорусов» (не удержусь от удовольствия ее процитировать лишний раз): «Лукашенко, ты урод! Хватит грабить наш народ!» Нашелся и «свидетель», который видел, как Андрей и Полина растяжку вешали, - правда, почему-то в разные дни, но мы ведь не мелочные, правда?

Важно и страшно другое. Следующая стадия после подозреваемых – это обвиняемые. А затем подсудимые. Муж и жена. Как мы с Андреем когда-то. И от этой перспективы хочется выть. Потому что я уже знаю: следом приходят органы опеки. И это, наверное, самое страшное в репрессиях нашего времени. Разве что лагеря для членов семей врагов народа еще не строят.

Только не говорите, что по статье «оскорбление Лукашенко» много не дадут, потому что там санкция не предусматривает больше двух лет. Валерию Левоневскому и Александру Васильеву в 2004 году именно столько и дали. Как нынче принято говорить, «двушечку». А журналистам Николаю Маркевичу и Павлу Можейко – столько же «химии». Так что по этой статье, если дело доходит до суда, просто так на волю не отпускают. Разве что сам объект оскорблений, пока не поздно, сообразит, что лучше всего – тихо «слить» это позорное для него уголовное дело и забыть о семье Шарендо навсегда. Лучше бы ему, конечно, просто уйти добровольно, но тут он без нашей помощи не справится. Придется помочь.

Но сначала нужно помочь семье Шарендо – Андрею, Полине и их детям. Защитить их не только от КГБ, милиции, следственного комитета, суда, но и от государственной опеки. Я не знаю, как их защитить. Мы вместе должны это придумать. Но минимум – не оставлять эту семью, помогать им как угодно: хоть морально, хоть материально, хоть информационно. И если дойдет до суда – собираться в Бресте. Я до сих пор думаю, что если бы к нашим тогдашним декабристским судам пришла хотя бы половина тех, кто выходил на Площадь, - как знать, может, и не получили бы Санников со Статкевичем свои пять-шесть лет тюрьмы. Я никого не осуждаю и все понимаю: после 19 декабря вся страна оказалась в глубокой клинической депрессии. В том состоянии не только выйти куда-то к суду, но и вылезти из-под пледа было очень сложно. Всем хотелось спрятаться под подушку и прокричать «я в домике!». Но, черт возьми, если бы… Как хочется призвать это сослагательное наклонение на помощь.

Оно, сволочное, все равно не призовется. Но прежний опыт, пусть и неудачный, учитывать нужно. Может быть, он сможет помочь тем, кому весь этот кошмар еще предстоит. И нам – вместе с ними.

Ирина Халип, специально для Charter97