Застывший во власти

Оливер Стоун зафиксировал уходящее время Путина.

Посмотрела отрывки фильма Оливера Стоуна о Путине. Потом нашла его фильм о Кастро 2003 года. Длинные интервью в обоих случаях. В кадре в основном герои фильмов. Даже некоторые вопросы повторяются.

Помимо Стоуна что-то объединяет этих двух героев. Никак не могла понять, что именно. Еще раз пересмотрела. Это общее скорее настроенческое, оно в деталях, в том, как герои говорят и как держатся, а не в том, что именно они отвечают на вопросы.

Стоун снимал Кастро в 2003 году, когда команданте было 77 лет, из которых 47 он был у власти. Путина снимался сейчас, в последние полтора-два года, ему 63 и 64 года, он у власти 17 лет. И у одного, и у другого в руках абсолютная власть. И это для них уже привычно, власть им принадлежит, она не требует от них что-либо доказывать, не требует бороться за ее продление. Они оба живут в полной уверенности, что это навсегда, пока смерть не разлучит их. И как в семейной жизни, где как правило на двадцатом году совместной жизни The Thrill Is Gone, как пел Би Би Кинг — драйв уходит, острота ощущений притупляется, волнение и трепет утихают. Они оба, Кастро и Путин, скучны и самоуверенны, их приемы и повадки понятны и привычны, они оба не секси. Стоун создает максимально комфортное пространство съемок. Когда Кастро говорит, что вьетнамцы никого не пытали, режиссер не вступает с ним в спор, когда Путин говорит, что он не женщина, поэтому у него не бывает плохих дней, Стоун не удивляется. И его герои в обществе интервьюера расслабленно-рекламны, как с собственным верным электоратом.

Одного уж нет. Кастро дожил до момента разлуки с властью и жизнью. Путин будет с фильмом на мировом экране 12-15 июня (на российском через неделю), а 15 июня он выйдет на прямую линии с электоратом — точно таким же, каким он показался в фильме Стоуна и каким он бывает из года в год на этих в сущности бессмысленных и чисто имиджевых телевстречах со страной. Путин оживает и в нем появляется эмоция в не комфортной обстановке, когда ему задают раздражающий его вопрос, когда продолжают его задавать, когда повторяют его в в третий и в пятый раз, не давая уйти от темы. В отличие от нашего первого интервью с ним 17 лет назад, когда в ответ на такие вопросы он становился удивленно-раздраженным, теперь он раздражен свысока, с нотой хамства, с выражением и в выражениях отмахивающегося от назойливой мухи, с агрессией и словесной атакой на раздражитель.

И вот тогда эта простота в плохом смысле слова, все это нелощеное, нутряное, скрытое под собственным портретом, в которой он давно уже превратился, вырывается наружу. В этом отношении короткие 11 минут интервью Мегин Келли гораздо интереснее часов комплиментарного фильма. Она вытащила из Путина эмоцию, разрушила защитную оболочку, заставила показать того, уже забытого, замыленного 17 годами парадно-протокольных съемок политика, который волей случая и некоторых людей попал когда-то во власть. Он тот же, только с отпечатком изолированного от реальной жизни властителя, который привык жить в режиме наибольшего благоприятствования и в уверенности, что только его слово имеет значение, вне зависимости от того, правда это или ложь.

Кастро и Путина в этих двух фильмах объединяет еще одно — выпадение из времени. Они старые и они из прошлого. В какой-то мере как и сам Стоун. Не важно, сколько каждому из них лет, не важно, в какой они физической форме, не важно, насколько они хитры. Возраст — не мерило расхождения со временем. Менталитет — да, стереотипы мышления, чувство реальности, способность здраво оценивать время и себя в нем.

Этот контраст прошлого и нового был очень заметен в Париже на встрече Путина с Макроном. Появление политиков нового поколения, таких как Макрон или канадский Трюдо, с их манерой общения, молодой легкостью, небоязнью выглядеть смешными, неожиданными ходами и поступками особенно подчеркивает архаизм застывшего во власти. Вместе с ним застывает страна, которая нужна только для того, чтобы раз в шесть лет подтвердить легитимность патрона, не заинтересованного в сущности ни в реформах, ни в развитии, ни в рисках, а скорее в ограничениях (не себя, разумеется), обеспечивающих ему ровную и гладкую дорогу к вечности.

Навальный, который на год старше французского президента — такой же неприятный контраст, но уже внутри страны. И не важно, какие у него электоральные шансы. И даже не очень важно пока, какой он сам и вот это: нравится-не нравится. Сам факт появление молодого оппозиционного кандидата в президенты, харизматичного, отчаянного, преследуемого, подвергающегося нападениям, идущего против системы, говорящего и показывающего против власти — ненужный фон для стареющего патриарха, что бы ни думали конспирологии. Этот молодой еще не научился гладко отвечать на вопросы, он говорит на языке этого века и использует инструменты этого века. Самим своим присутствием в политическом пространстве он бросает вызов истеблишменту: «Пора на выход!». Он привлекает внимание, у него есть сторонники и противники, к нему не равнодушны, он известен, и он серьезная угроза вот этому «я пришел навсегда» — версии, которую придумали для себя Путин и те, кому Путин обеспечивает красивую жизнь. Старый уютной мирок для избранных говорит Навальному «ты» и придумывает против него разное, но он уже говорит с ним, отвечает, грозит и плюется в его сторону. Это признание.

Новый парень пришел, он есть, и другие подтянутся. Это их время. Не хорошо и не плохо, просто это так.

Путину не светят 47 лет у власти, как Кастро. Он поздно начал. Во всех отношениях. И по возрасту, но главное — по времени. Он начал карьеру бессменного лидера на стыке веков. Новый век это качество отвергает, как отвергает многое, казавшееся незыблемым еще 20 лет назад. Стоун зафиксировал уходящее время. И в фильме про Кастро, и в фильме про Путина. Думаю, автор фильма видит это совсем иначе и пытается в обоих фильмах разобраться со своими претензиями к собственной стране и ее президентам. Разобраться в реалиях тех стран, за чьими лидерами он ходит с камерой, он не пытается или ему это не интересно. Режиссеру фильма «Народ против Ларри Флинта» не интересно, как жить в авторитарной стране без первой поправки. Режиссеру фильма «Никсон» не интересно, как жить в стране, где тому самому президенту, которого он снимает, не светит импичмент, что бы он ни сделал. Его вполне устраивает портрет на первом плане, за которым не видно страны.

Наталия Геворкян, «Радио Свобода»