Как двухлетний Глеб умирал в больнице, а к нему никто не шел

Вопиющий случай произошел в Гомеле.

До этого страшного 16-го февраля Алена из Гомеля была с детьми в больнице три раза. Один — с дочерью Алиной и два — с сыном Глебом. И все три раза, как потом выяснялось, родительская тревога была излишней: маленьких пациентов выписывали домой в эти же сутки. Поэтому, когда вечером 15 февраля у двухлетнего Глеба поднялась температура, которую удалось быстро сбить, никто о госпитализации, конечно, всерьез не думал. Тем более что дело было в пятницу, впереди выходные: в больницу ложиться не стоит, знает любая мама со стажем. Но уже рано утром следующего дня малыш был в инфекционном отделении Гомельской областной детской больницы, днем — в реанимации, а потом родителям сообщили самое страшное — «мы не спасли», пишет tut.by.

С тех пор прошел месяц, и все это время мать и отец умершего ребенка задают бесчисленные вопросы себе, врачам, Богу и, наконец, следователям. Все они — в сослагательном наклонении. А если бы Глеба привезли в больницу раньше? Если бы его забрали в реанимацию прямо из приемного покоя — дежурный педиатр сразу заподозрил менингит? Если бы уже в отделении врач пришел и осмотрел слабеющего на глазах ребенка сразу, а не через два с лишним часа после поступления? Если бы вовремя провели пункцию, дали необходимые лекарства? Ни на один из этих и других вопросов убитые горем родители ответов пока не получили.

«Нас положили в палату инфекционного отделения — и всё…»

Обычная пятница. Глеб резвился, играл, веселил домашних, потом обед по расписанию — поел и лег спать. В четыре часа малыш проснулся не в духе и горячий. Алена за градусник — 39,2! Дала жаропонижающее, сына тут же вырвало. Такое уже случалось: на фоне высокой температуры и после неприятного на вкус сиропа детей могло тошнить, а поэтому особого внимания родители этому не придали. Папа сбегал в аптеку за жаропонижающими свечами. Поставили — помогло. Тем не менее ночь у семьи выдалась тревожной: Глеб вел себя беспокойно, не спал, все время ворочался. К полуночи снова поднялась температура, снова сбили. Алена, зная, как важно не допустить обезвоживания, все время давала сыну воду. В четыре утра мальчик немного повеселел — даже попросил своей любимой каши. Съел три ложки и совсем поник.

— Он был очень вялым, все время лежал с закрытыми глазами, при этом не спал, просто лежал. Решили срочно везти в больницу. Собрались, взяли все необходимое, скорую не вызывали, поехали на своей машине. В 6.20 мы были в приемном покое нашей новой областной больницы на Жарковского. Нас быстро осмотрела дежурный педиатр, ей состояние Глеба не понравилось, она об этом нам постоянно говорила. Говорила: «Ой, ну он совсем как тряпочка, это ненормально».

Дежурный педиатр подозревала сахарную кому, но анализы были в норме. Вызвала узких специалистов, приходили лор, невролог — каждый исключал «свои» болезни.

С самых первых минут и потом, в кабинете, где осматривали ее сына, вспоминает Алена, она слышала слово «менингит». Его, говорит мама, произносила и дежурный педиатр, и «узкие» врачи, что приходили. Все, кроме последнего — реаниматолога.

— Дежурный педиатр сказала, что у него ригидность мышц шейного отдела. Я не знала тогда таких терминов, врач показала, что это значит: Глеб лежал, она попыталась приподнять и как бы наклонить вперед его голову — голова наклонялась, но с трудом. Еще говорила, что частота дыхания не соответствует температуре тела: на тот момент температура была невысокая, а дышал он, будто у него все 39. Но пришел реаниматолог и сказал, что забирать ребенка не будет: нет оснований, надо просто наблюдать. В 7.20 нас отправили в палату инфекционного отделения — и всё…

«Вас здесь пятьдесят — и всем вам здесь плохо»

С этих пор, по мнению Алены, и начался отсчет смертельного промедления.

— Понимаете, это как будто две разные больницы — та, что показывают в новостях и мы реально увидели в приемном покое, и уже само отделение, — вспоминает Алена. — Сонная постовая медсестра недовольно хмурилась, когда нас оформляла. Все было очень долго, мы сидели в коридоре и ждали. У Глеба все время запрокидывалась головка, ему было неудобно на руках — и я уже не знала, как уложить так, чтобы ему было хорошо. Эта возня продолжалась минут 15 — медсестра даже ни разу не взглянула на нас. Потом, когда мы шли по коридору в палату, мне нужно было тянуть одной рукой Глеба, а другой — сумку, — Алена замолкает на какое-то время. — Конечно, не равнодушие медсестры убило моего ребенка… Но я не могу всего этого забыть.

В палате, куда поместили Алену с Глебом, была еще одна мама с ребенком: их привезли на скорой той же ночью, тоже с высокой температурой.

— Та женщина вела себя беспокойно: она все время ходила на пост, требовала врача, можно даже сказать, скандалила. Я же старалась сохранять спокойствие: мы ведь в больнице, кругом медперсонал — а значит, и поводов для паники и скандалов нет. Нас же видели в приемном покое — ну так если бы было что-то серьезное, наверняка бы что-то уже предпринимали. Но сейчас понимаю: наверное, нужно было скандалить и орать, всячески привлекать внимание к своему ребенку. С другой стороны, и соседка скандалами ничего не добилась: врач к ее ребенку пришел еще позже, чем к моему.

Глебу становилось хуже и хуже: Алена заметила, что у сына появились синяки под глазами, посинели губы, дыхание стало глубоким. Она обратилась на пост и поинтересовалась, когда придет врач. Ей ответили — в 8.00. На часах, между тем, было уже 8.10.

— В 8.30 я снова сходила на пост и сказала, что моему ребенку совсем плохо, напомнила, что в приемном покое врачи подозревали у него менингит — а врача нет, лечение до сих пор не проводится, мы все теряем время. Я тогда была относительно спокойна и очень вежлива. В ответ услышала: «Вас здесь пятьдесят — и всем вам здесь плохо». Потом позвонил муж, напомнил, что нам еще в приемном покое обещали поставить какую-то капельницу. Я об этом сказала медсестре, но мне снова посоветовали идти в палату и не разводить панику. Около девяти часов капельницу все же поставили — это была обычная глюкоза. Глеб к тому моменту был почти без сознания, ни на что не реагировал, иногда открывал глазки и тяжело дышал.

В половине десятого в палату пришла врач, какое-то время изучала историю болезни, а потом стала осматривать Глеба. По озабоченному взгляду доктора Алена поняла, что все серьезно.

«Бегом бежала с ним на руках по нескончаемым больничным коридорам»

В 10.15 Алена сама понесла сына на руках в реанимацию — мальчика просто завернули в одеяло. Никаких каталок, никаких озабоченных медработников, бегущих рядом. Алена вспоминает, что буквально бегом бежала по длинным нескончаемым больничным коридорам, пристроенным пролетам и стеклянным переходам... И думала, что в жизни, оказывается, все не так, как показывали по телевизору в новостях, когда президент открывал суперсовременную больницу.

— Голова у него все время запрокидывалась, приходилось ее постоянно поддерживать… К тому же надо было следить за катетером в ручке, и две банки с физраствором и глюкозой капельницы мне тоже нужно нести самой. Сын просил пить, я останавливалась и поила его. Пока бежали, он выпил целый поильник воды. Потом оказалось, что пить было нельзя: у ребенка должны были брать пункцию спинномозговой жидкости! Меня никто об этом не предупредил, хотя рядом шли две медсестры с бумажками — сопровождали нас. Ребенок просил пить — и я радовалась, что он в таком состоянии хоть что-то еще хочет, — до сих пор корит себя мама.

В результате уже в реанимации пришлось еще почти два часа ждать, пока из организма Глеба выйдет жидкость. Пункцию сделали лишь в полдень, а результаты стали известны в 13.30. Менингит подтвердился.

А дальше началось страшное.

Горе

— Все происходило так быстро, что я даже испугаться не успела, — вспоминает Алена те послеполуденные часы. — Врач из отделения объяснила, что Глеба ввели в медицинскую кому, чтобы не повреждался мозг и не было других последствий. Как только он очнется и поправится, его снова переведут в инфекционное отделение. Нам посоветовали выписываться и ехать домой: мол, какой смысл вам тут сидеть.

Дальше говорит папа Ярослав:

— Нам такой оптимистичный прогноз не внушил доверия: к этому моменту мы уже о менингите и начитались, и насмотрелись, и многое передумали. Поэтому решили еще раз сходить в реанимацию и поговорить с врачом-реаниматологом, который был там — узнать все из первых уст. И узнали, что Глеб, оказывается, в крайне тяжелом состоянии и кома у него никакая не медицинская. Что ему сделали наркоз для пункции — и после этого не могут стабилизировать. И что вообще все очень, очень плохо! Нас будто оглушило.

Врач дал родителям номер телефона отделения и сказал позвонить через два часа — тогда все решится. Алена и Ярослав не помнят, как приехали домой. Говорят, плакали, молились и ждали, ждали — когда же, наконец, пройдут эти два часа. До часа Х оставалось подождать 10 минут — и реаниматолог позвонил сам.

— Сказал: Глеб умер в 14.30. От ужаса я не могла говорить. Он попросил: «Когда придете в себя, перезвоните по этому номеру».

— Перезванивал уже я, — говорит Ярослав. — Первое, что услышал от врача, — что их возможностей было недостаточно, чтобы спасти нашего сына. Потом он еще что-то говорил о том, что случай вопиющий, что будут разбираться, произносил какие-то медицинские термины — но я уже ничего не слышал. В конце реаниматолог попросил позвонить в понедельник после обеда — мол, скажут, когда и где можно забрать тело сына.

Родители пытались выяснить, что же произошло, у руководства больницы: ходили к начмеду, просили дать посмотреть историю болезни — получили решительный отказ. Были на приеме у начальника областного управления здравоохранения — тоже ничего нового не узнали. В результате за ответами отправились в Следственный комитет — там начали проверку по факту смерти малыша.

— Я каждый день смотрю на этот чертов почтовый ящик — но ни одного ответа ни из одного ведомства пока нет. Понимаете, нам никто ничего не рассказал, не объяснил, не поговорил с нами! Единственный человек, от которого мы увидели человеческое и профессиональное участие, — патологоанатом. Он хоть что-то пытался объяснить нам по-человечески. Но на главные вопросы — были ли шансы на спасение? если да, то когда наступила точка невозврата? — ответов не дал. А нам очень важно это знать.

…11 марта в Гомеле в той же больнице умерла 16-летняя школьница — тоже от менингита. «Девочка поступила с признаками генерализованной бактериально-вирусной инфекции в тяжелом состоянии. Несмотря на проводимую интенсивную терапию, ребенка спасти не удалось, — сообщила главный педиатр Гомельской области Татьяна Великанова. — По предварительному заключению, причиной смерти 16-летней гомельчанки стало молниеносное течение менингококковой инфекции».

Что говорят о менингите врачи?

Конечно, никто из медиков сейчас не берется комментировать эти конкретные случаи — смерть маленького Глеба и 16-летней девочки в гомельской больнице. Виноват ли кто-то в том, что горе произошло, и если да — то кто, обязательно выяснят следователи и врачебные комиссии (этот случай, несомненно, будут разбирать специалисты).

Сформулировать основные моменты, которые должны знать мамы и папы, попросили детского анестезиолога-реаниматолога — врач не хочет называть своего имени, «чтобы не выглядеть критикующим коллег в данной конкретной ситуации — когда еще никому ничего, скорее всего, не понятно».

От менингита (и других осложнений менингококковой, пневмококковой и гемофильной инфекции) действительно иногда умирают — увы. И у нас, и во всем мире. Но чаще — запомните это и не паникуйте! — менингиты успешно излечиваются. Правда, к сожалению, эта болезнь может протекать молниеносно, возникает менингококцемия с множественным поражением органов и систем или менингококковый сепсис, например, — и тогда даже в условиях суперсовременной клиники даже бригада суперкомпетентных врачей иногда ничего не может сделать. И да, увы, чаще, по мировой статистике, болеют и умирают именно дети. Из них больше всего — в возрасте от 3 месяцев до 3 лет. Наиболее часто, по статистике, — дети первого года жизни.

Нужна срочная госпитализация в реанимационное отделение? Совсем не все больные с подозрением на менингит поступают (и должны поступать) в реанимационное отделение. Они, несомненно, должны быть срочно госпитализированы, но при типичном течении болезни чаще всего помощь оказывается в общем отделении. Кто займется поступившим пациентом, зависит от состояния ребенка: есть четкие клинические симптомы, которые указывают на необходимость помещения ребенка в реанимацию и начала интенсивной терапии — спутанное сознание или его отсутствие, дыхательная недостаточность, тяжелое обезвоживание, отсутствие диуреза (ребенок не выделяет мочу), нестабильная гемодинамика (например, низкое давление), геморрагическая сыпь и еще много-много других. «Родителям все это знать не нужно — поверьте, каждый реаниматолог может адекватно оценить истинную тяжесть состояния пациента. И когда родителям кажется, что происходит какой-то ужас (а им так часто кажется, и это нормально, они родители), реаниматолог или любой другой врач может объективно видеть лишь состояние средней тяжести — и это не показание к срочной госпитализации в отделение интенсивной терапии. Другое дело, что каждый реаниматолог может дать заключение только и конкретно на момент осмотра — и, например, рекомендовать другому врачу, которому передают ребенка, контроль за его состоянием с определенной регулярностью, а при ухудшении состояния — срочную повторную консультацию».

Можно ли «застраховаться» от менингита? В Беларуси (и мире) можно сделать прививку против некоторых возбудителей инфекции, приводящей к менингиту, — а это менингококки разных типов, гемофильная палочка и пневмококки. Еще несколько лет назад в Беларуси была зарегистрирована и доступна французская вакцина для предупреждения менингококковой инфекции «Менинго А+С», но она активна в отношении серотипов А и С, а у нас преимущественно циркулировал серотип В — и ее перестали закупать. Сейчас вакцин против именно менингококковой инфекции в стране нет. Зато можно платно привить ребенка от пневмококковой инфекции (вакцины «Синфлорикс» и «Превенар 13») или гемофильной палочки (в составе многокомпонентных вакцин «Пентаксим», «Хиберикс», «Инфанрикс гекса», «Гексаксим» и «Эупента»). Наличие и стоимость вакцины можно уточнить в поликлиниках страны, частных медицинских центрах или Минском городском центре вакцинопрофилактики. 

Но — важно понимать!Разновидностей всех этих возбудителей инфекции — великое множество. Если человек был инфицирован (привит) одним из них, то это не означает, что он застраховал себя от менингококковой или пневмококковой инфекции на всю жизнь: увы, можно заразиться любой другой его разновидностью. Да и сами штаммы постоянно меняются. Так что вакцинация — не панацея, но реальная возможность а) «попасть» в нужный штамм, б) снизить риск осложнений при встрече с возбудителем. А в целом, так как инфекция передается воздушно-капельным путем при тесном контакте, рекомендации могут быть только общими: мыть руки, проветривать квартиру, стараться избегать массового скопления людей в помещениях в осенне-зимний сезон.