Financial Times: Путину следует прислушаться к тревожным сигналам

Стремление людей к справедливости, достоинству и свободе неудержимо.

Произошедший в прошлом году случай, когда чиновники в сибирском городе получили выговор за то, что приказали покрасить снег белой краской, мог бы показаться смешным, если бы мы прочитали об этом у Николая Гоголя или Михаила Салтыкова-Щедрина. На самом же деле он стал мрачной иллюстрацией неблагополучного экологического состояния России. Уровень загрязнения в угледобывающем регионе настолько запределен, что снег там покрыт толстым слоем угольной пыли. Власти города отреагировали так же, как это веками делали чиновники в российской провинции — скрыв или «закрасив» проблему, которую они чувствовали себя не в состоянии решить, пишет Financial Times (перевод - inosmi.ru).

Защита окружающей среды является одной из нескольких областей, в которых возникают очаги конфронтации между все более обеспокоенной российской общественностью и силовым аппаратом президента Владимира Путина. По всей России прошли десятки акций протеста против планов строительства в глубинке огромных полигонов для мусора из московского столичного региона и других городов. Среди источников незатухающего недовольства — инфляция, отсутствие роста уровня жизни, повышение пенсионного возраста, новые дорожные сборы для дальнобойщиков и попытки установить контроль над социальными сетями.

Если в России произойдут политические перемены, то их причиной скорее может стать это остро ощущаемое недовольство повседневной жизнью, чем проблема менее чувствительного для среднестатистического гражданина характера — необходимость проведения демократических реформ. Тех самых реформ «западнического» типа, которые поддерживают самые ярые критики Владимира Путина. Да, еженедельные демонстрации в Москве в поддержку свободных местных выборов действительно собрали больше людей, чем когда-либо со времен зимних протестных акций, проходивших в 2011-2012 годах. Протестные акции против ареста Ивана Голунова, журналиста занимающегося расследованиями, по сфабрикованному обвинению в распространении наркотиков стали свидетельством негодования общественности по поводу произвола полиции и спецслужб.

И если представительная демократия и верховенство закона в западных странах подвергаются серьезному давлению и даже высмеиваются политиками, которым следует быть умнее, протесты в России — как и аналогичные акции в Центральной и Восточной Европе — являются полезным напоминанием о том, что стремление людей к справедливости, достоинству и свободе неудержимо. Правда, политические демонстрации в Москве не имеют такого же массового характера, как протесты, проходившие в Гонконге, Алжире или Венесуэле в этом году, или, если уж мы говорим о России, — протестное движение в 1917 году в царской России или в 1989-1991 годы в бывшем Советском Союзе.

Одной из причин ограниченного воздействия московских протестов является то, что пока они не смогли объединить в себе недовольство российского общества по поводу, скажем, ухудшения состояния окружающей среды и высокой стоимости жизни. Участники этих протестов на самом деле призывают к конкурентным выборам, и этим они напоминают прошлогодние протесты в Польше против навязанной правительством реформы судебной системы, направленной на ужесточение политического контроля над судами. И те, и другие протесты являются социально значимыми, но ни те, ни другие не привлекли широких масс и не вызвали у них интереса, который возникает при озвучивании самых наболевших для общества проблем.

Еще один довод, который выдвигают сторонники Владимира Путина на Западе, заключается в том, что президент по-прежнему пользуется поддержкой российского общества, несмотря на то, что его популярность упала по сравнению с высоким уровнем, достигнутым после аннексии Крыма в 2014 году и военной интервенции на востоке Украины. Правда, результаты опросов общественного мнения, призванные определять популярность полуавторитарного правителя, который сажает в тюрьму оппонентов и препятствует всем способам его замены в ходе свободных и честных выборов, следует оценивать с осторожностью. Вполне возможно, что опрос общественного мнения, проведенный в 1980 году, когда Леонид Брежнев уже руководил Советским Союзом на протяжении 16 лет, а Андрей Сахаров, диссидент-физик и выдающаяся личность в советском правозащитном движении, был арестован и отправлен во внутреннюю ссылку, показал бы, что Брежнев более популярен, чем Сахаров. Как же еще должны отвечать люди, если они не видят возможности изменения системы? Но как только на отчасти свободных выборах 1989 года появилась возможность перемен, Сахаров и другие реформаторы одержали решительную победу.

В случае с Путиным дела обстоят несколько иначе. В период с 2000 по 2008 годы он действительно был популярным лидером. Отчасти это объясняется тем, что он положил конец социальной нестабильности эпохи Бориса Ельцина, и тем, что при нем за счет высоких экспортных цен на энергоносители произошел рост доходов и благосостояния. Даже если бы выборы в те годы были более свободными, чем за всю историю России (а это было не так), он, несомненно, на них победил бы.

В последние годы в результате экономических трудностей, экологических проблем и недовольства общественности злоупотреблениями властью авторитет Владимира Путина среди российской общественности упал. Следует внести ясность — его власть нельзя назвать слабой. Не стоит забывать, что в своем распоряжении он имеет огромную силу, способную подавить инакомыслие, и у него есть окружение, существование и богатства которого зависят от него. Профессор международных отношений Нина Хрущева, живущая в Нью-Йорке внучка покойного советского лидера Никиты Хрущева, отмечает: «Путин усовершенствовал систему коррупции, подозрительности, несправедливости и запугивания».

Тем не менее, в России, как и в любом обществе, существенную роль играет время. Представители тех поколений, которые помнят экономический крах и социальный кризис раннего посткоммунистического периода, уходят, уступая место молодым россиянам, которые не знали другого правителя, кроме Владимира Путина. Во всяком случае, некоторые из них жаждут перемен.

В российской истории уже были подобные периоды: в 1850-е годы, перед окончанием длительного деспотичного правления Николая I. В 1953 году — после смерти диктатора Иосифа Сталина. И в 1980-е годы, когда подошла к концу так называемая «эпоха застоя» при Брежневе и его преемниках-геронтократах. История России со времен Петра I в каком-то смысле является историей чередующихся периодов реформ и реакции.

Возможно, еще слишком рано усматривать в московских демонстрациях и экологических протестах первые признаки очередного периода либерализации. Путинская система пока не испытывает серьезных проблем. Но ничто не вечно — даже в вечной России.