Побег с постамента

Рассказ о Купаловском театре, национальном достоянии страны.

Актерам при жизни редко ставят памятник. Да и после жизни, скорее всего, лишь запечатлеют памятной доской на доме, где жил. Как было бы интересно туристу идти по городу и, увидев незнакомого крупного человека из бетона или металла, спросить: кто это? Не вождь. Не политический деятель. Не генерал. Просто человек, который играл на сцене вождя, политического деятеля, генерала, да и просто работягу или крестьянина. Таких личностей в стране совсем немного. Кажется, в белорусских городах нет ни одного памятника артисту. Кто он? Шут гороховый. Наверняка не идеален в личной жизни. Играет — значит, прикидывается. Это несерьезно. Впрочем, случается, что артиста по театру и кино узнают многие, узнают на улице. Пусть бы его яркость, ум, талант украшали город. Хотя кое-кто непременно бы сбежал с постамента. Мои размышления не имеют отношения к тому человеку, о котором хочу рассказать, onliner.by.

В свежей шумной премьере театра им. Янки Купалы «Шляхтич Завальня» есть такая сцена. Народный артист СССР и Беларуси Геннадий Овсянников появляется на сцене во главе целой группы молодых артистов. Это, конечно, были действующие лица. Завальня вел вперед селян. Что-то знаковое было в том, что именно талантливый старейшина возглавил команду сегодняшних купаловцев.

В театре его ласково зовут «дядя Гена». Он не дед. Никогда не был начальником или руководителем чего-нибудь. Даже профсоюзом. Не возвышался над другими по возрасту, званию, заслугам перед искусством, хотя прослужил в Купаловском театре всю жизнь ― 62 года. Когда ему решили устроить творческий вечер, отказался: лучше посидим, поговорим в гримерке. Все равно в столетний юбилей театра им. Янки Купалы его торжественно окрестили национальным достоянием страны. Действительно, пора ставить памятник. Впрочем, бюст уже наваял известный скульптор Иван Миско. Работал над скульптурой и жаловался, что дядя Гена рассказывал анекдоты, смешил скульптора и трудно было схватить истинный облик замечательного артиста. Сегодня такие скромняги и выдающиеся шутники редкость. Не хочется Геннадию Степановичу на пьедестал. Лучше он книжку почитает.

О личном

Геннадий Овсянников любит пошутить даже над собственной фамилией, мол, она у него — лошадиная.

Хотя он действительно всегда пахал — как лошадь. С 1957 года — в белорусском Национальном театре им. Янки Купалы. Один театр. Одна жена. И, кажется, одна киностудия — «Беларусьфильм». Настолько самобытный национальный актер, что режиссеры, возможно, попросту не знали, как использовать этот талант не в белорусском материале.

Мы давно дружим, но почтительно обращаемся друг к другу по имени-отчеству.

Искусствовед и фотомастер Олег Сильванович регулярно делает портреты актеров. Их публикует журнал «На экранах». На одну из плановых фотосессий Сильванович пригласил купаловца Геннадия Овсянникова. К яркому выразительному монохромному портрету актера был приложен небольшой текст. Резюме попало в десятку. Не могу его не процитировать. «С возрастом, по достижении всех возможных регалий и наград, на сцене и вне сцены лучшие актеры поднимаются до такой духовной высоты, которая сама есть эквивалент искусства».

Странное дело: критик и артист тесно знакомы с пятидесятых годов прошлого века. Я написала о нем десятки статей, рецензировала почти все его спектакли и всегда находила повод упомянуть его актерскую работу. При этом он ни разу не бывал у меня дома. Я никогда не бывала у него. Мы всегда сохраняли и продолжаем сохранять уважительную дистанцию, когда в оценках нет субъективизма: ты мне, я тебе. Чем-то таким особым мы связаны. Кроме моего постоянного интереса к его творчеству, мы решительно, конечно же, завязаны на юморе. Не было случая, чтобы при встрече он не рассказал новую байку. В молодые годы, зная, что смотрю спектакль, где он играет, Овсянников обязательно вставит на сцене известную только нам двоим маленькую отсебятину и тем самым передаст привет.

У артистов маленькое озорство не в счет. Вообще-то Овсянников — человек взрывной. Может возмутиться и попыхтеть. Однако никто никогда не видел его злым, злопамятным, ноющим. Он весел как истинный комик. Настоящий комический дар — это, конечно же, природное обаяние. Еще это умение делать сложные вещи как бы невзначай, легко и просто, будто им, как клоунам в цирке, это ничего не стоит. Артисты знают, как трудно шлифуется такое мастерство без напряжения и пота. Настоящего комика отличает детский взгляд на мир, наивность, открытость и бесстрашие в этой открытости. Удивляюсь, как Геннадию Степановичу удалось это сохранить в себе.

Родителей не помнит. Воспитывался у тетки, сельской учительницы в Белыничах. Учился в школе, которую в оккупированной деревне 1942 года придумал организовать спокойный идейный немец. Через год фашистов прогнали, «немецкую» школу закрыли. По окончании войны Генка решил стать самостоятельным, поступил в Могилевский машиностроительный техникум. Обработка металлов его не увлекла. Техникум бросил, настроился на романтическую волну, подался к морю, в Латвию. И там не задержался. Вернулся к тетке в Белыничи, пошел в 9-й класс.

Веселый парень все время разыгрывал друзей, травил анекдоты, начал заниматься в театральном кружке при районном Доме культуры. Получил кличку Генка-комик, Генка-капитан. Первая была понятна без объяснений. Вторая прилепилась оттого, что считался лидером среди одноклассников, успел многое повидать и год проучиться в Рижском мореходном училище. Точнее было бы Генка-морячок, потому что не расставался с тельняшкой и матросским клешем. В таком виде и явился поступать в театральный институт в Минске. Его сразу же приняли. Успев хитрым глазом заглянуть в бумажку на столе приемной комиссии, обнаружил напротив своей фамилии: «Индивидуальность яркая, своеобразная». Возгордился, но виду не подал.

Студенческое общежитие, новые знакомства, соблазны столичного города, ежедневные открытия избранной профессии, педагоги все сплошь народные и известные. Прежде всего Константин Николаевич Санников — актер и режиссер знаменитого Купаловского театра. Туда все мечтали попасть после института. Овсянников вошел в пятерку своих однокурсников, которых отобрал Санников.

Дружба студенческих лет в те времена была вечной и преданной. Добро не забывалось. Надолго сохранялось желание помогать друзьям, которые попадают в тяжелые ситуации. Когда Овсянников стал известным купаловцем, он получил вместе с еще несколькими актерами хорошую комнату в огромной коммунальной квартире в центре Минска. Однажды он отдал ее другу прежних лет. Я спросила о причине царского подарка.

— В студенческие годы мы жили в одной комнате общежития. Два комика. Постоянно разгадывали кроссворды. Я иногда тупил. Женя Шабан знал больше. Он по нашим временам был еще и модник. У него были родственники в Вильнюсе. Все-таки почти заграница. Ему перепадали от родни хорошие пиджаки. Я их потом за Женькой донашивал. Комнату отдал и отдал. Ему было нужнее. Я в Минске был свой. У меня на каждом шагу друзья, а он приехал из Витебска. Ему надо было еще входить в театральную среду.

Когда у Овсянникова берут интервью, обязательно задают вопрос о его невостребованности в первые пятнадцать лет работы в театре.

Отвечает так: «Дело в том, что за редчайшим исключением кому-то сразу удается стать ведущим, а тем более знаменитым, артистом. Сидят и подольше. И потом, я ведь без работы не оставался, играл почти в каждом спектакле. Это только театроведы пишут, что он, мол, столько лет ждал своей роли. Ничего я не ждал, работал, как и все остальные. Ну, может быть, не в таком масштабе. А так все комедийные роли отдавали мне. Да и не бесследно эти годы прошли. Профессионализм, в том числе и актерский, приобретается трудом. Когда-то мой педагог говорил, что в нашей профессии успех зависит на 5 процентов от таланта и на 95 — от трудолюбия. Так что мое ремесло в хорошем смысле этого слова легло в основу будущих творческих удач. Кстати, эпизодические роли дают уверенность, что „в эпизоде — ты король“. Взять того же Бобчинского из „Ревизора“ Н. Гоголя, его стоит играть из-за одной только фразы. Помните? „Когда будете у государя, скажите ему, что живет, мол, такой Петр Иванович Бобчинский...“ Какой простор для фантазии и творчества артиста! Даже в одном проходе сколько можно сыграть».

Он вспоминает уроки Санникова, который вдалбливал своим студентам: «Четкая мысль и конкретное действие. Вот вам и вся „система Станиславского“. Смотри, как играет Глеб Глебов. Он ничему не учился, а играет, будто три университета за плечами».

Крохотные комедийные роли сыпались на Овсянникова как из рога изобилия. Ему было всего сорок лет, а он без конца играл сельских дедов и солдатиков, которые вроде Василия Теркина ходили в рядовых. Овсянников помимо театра имел еще свою отдушину благодаря яркому запоминающемуся голосу. Его узнавали те, кто никогда не бывал в театре: много лет Геннадий Степанович «звучал» на радио.

— Радио — это мой второй дом. Там у меня было очень много ролей. Даже шаги Ленина озвучивал. Стремительно так прошел, а Павел Степанович Молчанов голосом Владимира Ильича: «Товарищи!..» В другом спектакле я играл каменный уголь, а Станюта — лопату. И гороховый суп играл. И всех пьяных сантехников. Но были и серьезные работы.

Эх, всемогущий кинематограф, почему твоя дотошная, въедливая кинокамера порою оказывается так слепа?! Кого искали вы, известные режиссеры, по необъятной стране, когда пятидесятилетний Овсянников играл Пустаревича в «Павлинке», Каравкина во «Вратах бессмертия», Кичкайло в «Амнистии», Кроплю в «Константине Заслонове», Казулина в «Характерах», Язепа Карыту в «Ажанiцца — не журыцца»? К этому времени Геннадию Степановичу, зрелому и опытному мастеру, были по силе любые задачи, потому что он успел изучить и понять характер человека своего времени, того, кого называли белорусским мужиком. А в Беларуси сегодня и не так много артистов, которые могут передать типичные черты подобного характера.

В 70-е и 80-е годы белорусское телевидение часто выпускало телефильмы и телеспектакли. Овсянников стал нередко появляться на экране, однако серьезное кино не спешило достойно использовать его талант. Он снялся в 84 кинофильмах, но вряд ли его запомнили как киноактера. А жаль. Никто не раскручивал в кино талантливого, самобытного, ни на кого не похожего театрального артиста, как в свое время это делали с . Смоктуновским, О. Далем, О. Борисовым, О. Басилашвили и десятками других.

У Геннадия не было никакого желания и умения делать карьеру. Просить не умел. Довольствовался тем, что предлагали. Для некоторых артистов звездное время наступает рано и столь же скоро кончается. К другим же слава приходит с возрастом. Кто видел и помнит молодую Стефанию Станюту? Кто может представить пожилой любимицу кино Любовь Орлову?

Личность Овсянникова всегда попадала в резонанс с его сценическими героями. Всегда казалось, что написано драматургом только для него. Хотя это не так. Больше всего ходило легенд о том, что Андрей Макаенок писал пьесы исключительно для него.

Овсянникову говорили: «Подожди, твое время придет». И оно пришло вместе с пьесами Андрея Макаенка.

Выдумки и правда

Все началось с Терешки Колобка в «Трибунале», этакого родного брата знаменитого Василия Теркина. Особенностью таланта Макаенка и Овсянникова является умение вспоминать о трагическом не только с печалью, но и с юмором — сочным, здоровым, народным. Овсянников озвучил, очеловечил, оживил лучшие литературные образы, написанные Андреем Макаенком. Он сделал Колобка национальным героем. Потом играл мудрого деда Цыбульку в «Таблетке под язык».

— С Макаенком мне, конечно, повезло, — вспоминает артист. — Что правда, то правда, все яркие роли в его пьесах были мои. Но насчет везения — это еще как посмотреть. А может, так и должно было случиться. Белорусских мужиков, натуру народную, я же по-настоящему люблю. А у Макаенка вроде бы за непритязательными диалогами такие характеры — с кровью, с мясом! Говорили, что Макаенок писал пьесы под мою творческую индивидуальность. Но я не думаю, что, садясь за стол, он говорил себе: «Дай-ка я напишу пьесу для такого-то актера». Хотя я сыграл во всех его пьесах. Кроме первой и последней. «Трибунал», «Таблетку под язык», «Погорельцы», «Святая простота», «Затюканный апостол» — именно в создаваемых Андреем Егоровичем характерах есть что-то адекватное моей творческой индивидуальности. Мне так кажется. Поэтому и говорят обо мне иногда: «Он какой-то макаенковский». И я горжусь этим.

Когда Макаенок взялся писать свою самую сложную философскую пьесу «Святая простота», он, создавая «богоподобного библейского старца», прямо рассчитывал на артиста Овсянникова. Так за сравнительно короткое время хитроватый бригадир Колобок приобрел мудрость всезнающего деревенского деда Цыбульки и превратился в Старца, который возомнил себя президентом. Простое крестьянское умение поразмышлять о деньгах и власти прошло через все три пьесы и три спектакля. Их постановщик режиссер Валерий Раевский стал называть артиста трагикомиком и утверждал, что Овсянников всегда соавтор роли.

Кстати, «Святая простота» шла очень недолго. Существовавшая тогда цензура придиралась к пьесе и спектаклю. Не нравилось, что Президента должен был играть «несерьезный» комедийный артист. Были в пьесе острые моменты и реплики типа такой: «В плохом правительстве, как и в проруби, наверх всплывает все самое легкое». Правда, за это расплачивались Макаенок и Раевский, которые и ушли из жизни раньше времени из-за сгоревших нервных клеток. Чем больше писал Макаенок, тем больше его комедии уходили в сторону трагедии. В нашем отечестве комедия всегда вырастает из непростой истории народа, с выражением «смех сквозь слезы», с признаками горечи, желанием маленького человека бросить вызов судьбе и сгореть в этом своем протесте. И всегда находился такой актер, который шел за Чарли Чаплиным и давал возможность зрителю улыбаться в самых безвыходных ситуациях.

Можно считать, что у Овсянникова его Кропля («Константин Заслонов»), Колобок («Трибунал»), Старец («Святая простота») были в определенные моменты не шутами, а Королями. Его свадебный генерал в чеховском «Вяселле» тоже не шут, не маленький человек, а фигура, которую запомнишь надолго, потому что она владеет не материальным богатством, а душами.

Мне было интересно узнать подробности у самого Геннадия Степановича.

— Знаю про твою любовь к Чехову. Тебе посчастливилось сыграть в «Свадьбе», поставленной в купаловском театре московской командой. Спектакль объехал Россию и Францию. Тебе все пели дифирамбы за 15-минутный выход в роли свадебного генерала. А это персонаж трагикомический.

— Вот-вот, наиграться так и не успел. Стоит вспомнить споры Станиславского и Чехова о том, почему писатель упорно называл свои пьесы комедиями. У него нет ни клоунов, ни комиков, зато присутствует нечто другое — философия. Я вот мечтаю сыграть Фирса. Но не ставят «Вишневый сад». Хотелось бы попробовать взять еще одну высоту с моего нынешнего понимания «чеховского и комического».

Мудрый и простой

Так он пришел к своему моноспектаклю «Шляхтич Завальня».

Режиссер Владимир Савицкий узрел в простых историях Яна Барщевского мудрый смысл и уговорил Овсянникова сыграть спектакль. Лучшей кандидатуры найти было трудно. Личность с ярким белорусским характером. Лица героев Овсянникова всегда прекрасны и чисты. Правда, их озаряет особая хитроватая загадочная улыбка, как знак именно этого артиста. По-умному, это называется даром естественности и природной органики. А по-житейски, можно истолковать так: артист принимает на себя наше отчаяние, усталость, страхи, несчастья, заблуждения, веру. Проживает их на сцене, пропускает через себя и возвращает в виде радости и надежды. Мистики считают, что художник присваивает чужие души. Думаю, что талантливый артист все же отдает нам свою. Она у Овсянникова с особой запоминающейся хитроватой улыбкой. Он мастер юмора и под смешным всегда умеет намекнуть на что-то требующее неоднозначного ответа. В индивидуальности артиста есть загадка и этим он симпатичен. Вообще монолог считается статичным и скучным. В сегодняшнем театре ему практически нет места. Все драматурги перешли на короткие реплики и диалоги. Моноспектакль на пятьдесят минут — это сильное испытание для артиста и зрителя.

В спектакле все совпало в удивительной простоте: содержание, исполнение, оформление. Несколько плетеных корзин с зерном. Свечи. Рассказчик по-хозяйски проверяет то, что выращено и намолото. Урожай в закромах. Пришло время зимнего отдыха от крестьянских забот. А значит, будут свадьбы, игрища, рассказы, песни. Спокойствие, мощь, уверенность человека, которого представляет зрителю Овсянников, как нельзя лучше подкрепляется исполнением народных песен группой «Троица». Голос Ивана Кирчука становится на мгновение голосом и сутью Овсянникова. Зерна пускают ростки и корни. Ростки видны. Корни ощущаются. Это большой риск режиссера: ограничиться на сцене одним зерном и соединить его с процессом выращивания роли актером. Скажут, банально. Будут неправы. Надо видеть и физически чувствовать, как мощна и плодотворна почва настоящего таланта. Простые симфонические формы крестьянского быта, горловое пение, тексты с юмором и чудинкой. Мощная белорусская почва и зерна, прорастающие под солнцем таланта.

Бесхитростный рассказ в спокойном доверительном исполнении. Без трагедии и комедийных эффектов. Без беготни, суеты, громкой музыки и страшилок.

Что было после восьмидесяти?

Не скрывает Овсянников, что считает себя счастливым человеком.

— Учился у лучших педагогов. Работаю в лучшем театре страны. Последним удостоился звания народного артиста СССР в 1991 году. После меня его никому не давали. Жена Нина Владимировна, с которой вместе более тридцати лет, слава богу, не из театральной среды. Встретил своего драматурга и своего режиссера. Играл во всех пьесах Андрея Макаенка. Работал в большинстве спектаклей Валерия Раевского. Друзьями не обделен. Врагов нет.

Что ему интересно за пределами профессии актера? Машины? Дача? Поездки за границу? Алкоголь? Женщины?

― Никогда не привлекали машины и дачи. Денежные накопления долго не задерживаются. За рубеж ездил только на гастроли с театром. Вдали от дома уже на третий день начинаю томиться. Отдыхать там тоже не умею. Не обращай внимания на пафос — но что мне Испании и Египты?!

Сейчас ролей стало совсем мало. Главная у него только одна — любимая — в пьесе Алексея Дударева «Вечер» в режиссуре Валерия Раевского. Небольшие эпизодические работы в спектаклях «Не мой», «Люди на болоте», «Пан Тадеуш». В кино бывают эпизоды. Спрашиваю, почему продолжает работать, не уходит на пенсию. Отвечает:

— Наверное, оттого что организму стало требоваться много запчастей. Иногда дома полежал бы, но надо идти на работу, в коллектив. Надо же за что-то запчасти покупать. По жизни я весельчак. Мне так жить легче, хотя с годами становлюсь грустнее. Да и коленце, как прежде, отколоть уже не могу. Профессия все больше вглубь уходит, в мозги.

Мы же, комики — хохмачи. Мы наивные и легкие. Чаще смеемся над собой. И выйти на цирковую арену, и сыграть в кино мог только Юрий Никулин. Что-то от цирковых клоунов было и в Ролане Быкове, и в Евгении Леонове, даже в Фаине Раневской. Мои кумиры — Грибов, Жаров, Мартинсон, Яншин. Из наших белорусских — Глеб Павлович Глебов или витебский актер Александр Константинович Ильинский. У этих людей гигантский выброс смеховой энергии.

— Как сочетаются комик на сцене и серьезный человек в жизни?

— Я не выходил на эстраду, не рассказывал анекдоты по телевизору, не был придворным шутом сильных мира сего. По-своему я человек настроения. Мне претят модные шоу и дешевая популярность. К экспериментам отношусь настороженно. Не стесняюсь заявлять, что традиционалист, адепт русского психологического театра. Никогда не было желания и умения делать карьеру. Никуда не вступал, ни в чем не участвовал. В интригах не замешан, к группировкам не примыкал, просить не умею.

Его замечательное выразительное лицо мало изменилось за прошедшие годы. Правда, голову посыпало серебром. Он все так же элегантен в шейном платке или при бабочке. Душа комика слегка притаилась, стала чаще менять маски, иногда до неузнаваемости. Впрочем, в жизни его легко узнать: время не исказило лица. При публичной профессии не публичный человек.