Как коронавирус перевернул всю жизнь многодетной семьи из Глусского района

COVID-19 пришел в семью в конце мая, сначала один за другим стали болеть дети.

«Чувствую себя будто без крыла», — вздыхает Альфред Савин. Мы общаемся в большом зале его кирпичного дома, что в деревне Заелица, пишет журналист «Онлайнера» Настасья Занько. Старшие дочери с детьми накрывают на стол, внуки то и дело подбегают к дедушке. Внешне кажется, что жизнь здесь течет так же суматошно, как это было раньше. Но кто-нибудь нет-нет да и вспомнит, как мама Тамара Ивановна накрывала на стол или где она любила сидеть. Лица грустнеют, и в глазах блестят слезы. Как живет семья, жизнь которой коронавирус разделил на до и после, читайте в материале.

Альфред Федорович и Тамара Ивановна познакомились 27 лет назад. Ему было 40, ей — 26. На тот момент они оба жили в Гомеле. Тамара Ивановна работала огранщицей алмазов на заводе «Кристалл». Альфред Федорович как раз устроился в мастерскую по ремонту обуви.

— У меня в тот год пропала первая жена. Как ее ни искали, найти все же не смогли, — вспоминает Альфред Федорович. — Я остался с двумя дочками на руках. Это было тяжелое испытание. Я стал искать бога — и нашел его в церкви адвентистов седьмого дня.

Однажды в мастерскую пришла симпатичная молодая девушка. Она принесла в ремонт туфли, чинить которые отказались уже в нескольких мастерских. Альфред Федорович взялся и сделал. Девушка удивилась.

— Она была поражена, потому что нигде никто эти туфли не взял. Потом стала заходить чаще — так мы и познакомились, — говорит он. — Дальше было много всего: она то уходила, то приходила. Но все-таки мы остались вместе. Когда приехали знакомиться с родителями, ее мать ничего не сказала ни о моем возрасте, ни о детях. Томины родители вообще изумительные люди.

У пары родились еще три дочери. Они переехали в Борисов, а потом и в Заелицу — деревню недалеко от родины Тамары Ивановны. Она работала социальным работником, с мужем держали хозяйство, огород, растили пять дочерей, служили в церкви. В общем, жизнь текла размеренно.

«Увидели восьмимесячную Алесю, она в кроватке одна сидела грустная»

Возможно, детского дома семейного типа в Заелице никогда бы и не было, если бы не Женя. Это сейчас он высокий крепкий молодой человек, а тогда, 16 лет назад, Женя был годовалым малышом, который укачивал себя в кроватке в больничной палате детской больницы. Его бросила родная мама, и поэтому малыш фактически жил в больнице. По счастливой случайности в ту же больницу попала с одной из дочерей и Тамара Ивановна.

— Мама рассказывала, что ночью услышала стук кроватки о стену, зашла к медсестрам и спросила, что такое, — говорит дочь Катя. — Оказалось, малыш так сам себя укачивал.

— Потом мы от церкви ходили в детское отделение больницы и помогали детям, — добавляет Альфред Федорович. — И вот пришли, снова увидели Женю, что-то зародилось. Я тогда тоже от церкви еще тюрьму для малолетних посещал. Видел, что там в основном сидят дети из малообеспеченных семей, у которых проблемы с родителями, детдомовские. Это тоже повлияло. В общем, мы решили забрать малыша к себе. Потом увидели восьмимесячную Алесю, она в кроватке одна сидела грустная. А затем нам в исполкоме предложили создать детский дом семейного типа. Мы подумали, обсудили с детьми и согласились. Наш детский дом стал первым домом семейного типа в Глусском районе. Это было в 2004 году.

Когда родители приняли решение о создании детского дома семейного типа, две старшие сестры уже жили отдельно. Говорят, восприняли все спокойно. Решение было за младшими.

— Меня заманили конем, — говорит Каролина. — Сказали, что подарят коня, а я очень хотела, поэтому согласилась. Но коня мне так и не подарили.

— Мы отказались от этой идеи, — философски замечает Альфред Федорович.

Опыт жизни в больших семьях у супругов был: Альфред Федорович вырос в семье с семью братьями и сестрами, у Тамары Ивановны их было шестеро. Но в первое время было очень сложно, признается мужчина.

— Поначалу было сложно «обуздать желудки». Тут и взрослому нелегко справиться, а детям, которые находились в приютах, вообще было сложно, пока они не поняли, что еда у них будет всегда. И вот когда они поняли, что это их пристань, все прошло, они успокоились, — рассказывает мужчина.

Сейчас в детском доме семейного типа осталось четверо детей, а раньше бывало и по 14. Многие уже поступили и учатся, но все равно приезжают домой.

— Даник вот у нас поступил в БелГУТ на железнодорожника. Виктор учится в Могилевском государственном колледже искусств, будет руководителем хора, — наперебой рассказывают ребята. — Катюша пока еще не определилась, хотя у нее хорошо английский и французский идут. Она еще и танцует, прически и маникюр делает.

Многие завели семьи и своих детей. Альфред Федорович был у всех на свадьбах и со всеми до сих пор поддерживает контакты.

«Медики говорили, что она себя хорошо чувствует и анализы хорошие, но мама умерла»

Коронавирус пришел в семью в конце мая. Сначала один за другим стали болеть дети. Семья подозревает, что «корону» они принесли из школы.

— В нашей школе было очень много «пневмоний», как и во всей деревне, — объясняет Альфред Федорович. — Учительница одна умерла, две лежали в тяжелом состоянии, еле выкарабкались. Нам говорили: «Все нормально, не паникуйте», — вот только скорые постоянно приезжали и приезжали.

За детьми заболели и взрослые. У 67-летнего Альфреда Федоровича и 54-летней Тамары Ивановны болезнь протекала тяжело. Хотя в первые дни симптоматика была очень похожа на обычную простуду.

— Она и лечилась как от обычной простуды дня четыре, все думала, что простыла, — рассказывает Елена. — В конце концов мы заставили ее съездить на снимок в Глуск. Настояли на том, чтобы вызывать скорую, потому что побоялись пускать ее за руль. Скорая ее госпитализировала, сделали снимок, но расшифровали только на следующий день. В этот же день маме стало хуже. Ее перевели в реанимацию и подключили к влажному кислороду.

Я созванивалась с врачами неоднократно. Они говорили, что все хорошо, анализы у нее хорошие. Последний раз мама звонила из реанимации в субботу, она тяжело дышала. Сатурацию ей измеряли, на тот момент у нее было 83%. В воскресенье я набрала врачам уже сама. Меня уверили, что с ней все хорошо, все в норме. Сатурация — 99%, анализы замечательные. Говорили, что думают о ее переводе в отделение. А в десять вечера она умерла…

Для семьи это был самый настоящий шок: только говорили, что все хорошо, а тут человек умер. Позже выяснилось, что тест на коронавирус был положительный, хотя изначально это и отрицали.

— Тут же нас всех с детьми госпитализировали. Мы с Каролиной лежали в Бобруйске, Света — в Мяделе, остальные — в Глуске, — рассказывает Альфред Федорович. Лечение тоже проходило очень сложно: у него, инвалида второй группы по сердцу, уже было повреждено легкое во время операции, поэтому существовала опасность, что «корона» даст осложнения на легкие. Но, к счастью, обошлось.

— Мы находились с детьми в больнице месяц и семь дней. Мы лежали в Бобруйске, а потом были 14 дней на реабилитации в больнице спелеолечения в Солигорске. Хорошо, что там были: там и дыхание восстанавливалось, и прочее, — объясняет он. — Но все это стало возможно только после того, как Onliner о нас написал. Это была крайняя мера. Только после этого нас услышали. Отсюда очень много людей стали вывозить, из больницы из Глуска начали в Могилев людей переводить. А до того, как Тома умерла, все думали, видимо, что само пройдет.

«У меня спрашивали: „Вот почему бог так сделал, что жену вашу забрал?“»

Сразу же после смерти Тамары Ивановны встал вопрос о том, что будет с детьми. После операции на сердце, а потом и перенесенного коронавируса Альфред Федорович уже не мог справиться со всем в одиночку. Заботу о детях взяла на себя средняя дочь Божена.

— У нас было еще двое ребят, 4 и 5 годиков. Они у нас были меньше месяца. Мы их взяли в мае, а 1 июня все уже были в больнице. И девочка тоже болела коронавирусом. Женщина-опекунша отказалась от них, но потом опять забрала, — рассказывает Альфред Федорович. — Поэтому Божена с мужем будут здесь жить и за детьми приглядывать, а я буду жить в домике, который теще покупали.

— До сих пор не верится, — всхлипывает Елена. — И сейчас, если что-то на работе происходит, рука тянется к трубке набрать маме…

— Это чувство безысходности, — добавляет Катя. — Когда вы созванивались каждый день, когда маме можно набрать в любой момент… Я беременность выходила благодаря маме. А здесь получается, что некому позвонить, не с кем поговорить. Внука Мирослава она успела увидеть, а вот сейчас он много нового умеет, и мне бы хотелось ей это все рассказать, чтобы она порадовалась вместе со мной. А нет… И невозможно описать, что ты при всем при этом чувствуешь.

— Всегда, когда я думаю, как лучше сделать, я знаю: позвоню маме, и она меня всегда поддержит, — украдкой вытирает слезы Божена.

— Тома не оставляла равнодушным никого. Она очень жертвенный человек. Ей постоянно звонили, она всегда поддерживала людей. Здесь Лариса развелась — она к Ларисе, Нина — и Нину поддерживала. У Петровны муж умер — она к Петровне. И с родителями-воспитателями, с которыми работали, тоже созванивалась и поддерживала, — говорит Альфред Федорович.

— Когда Томка умерла, у нас все пошатнулось. Все было уже налажено, а так пошатнулось. Дети растеряны, я смотрю, — грустно продолжает он. — Мы с женой друг друга дополняли, как два крыла. Летишь — не замечаешь, а как одно пропало, так сразу видишь. Мы незримо видели, что нужно дополнить, она за мной, я за ней. Так это вязалось в что-то доброе. Теперь нужно перестраиваться. Тем более что жизнь была по любви. Я вот каждый день даже сейчас думаю: как это, она ушла — и все, и больше не придет…

Если бы я не был верующий, я не знаю, что бы со мной было. Когда моя первая жена пропала без вести, тогда мы 40 лет отмечали с другом. Потом я ничего не помню, а друзья наутро рассказывают, что приходят, а я в комнате у детей с ножом стою. Я смутно помню, что у меня была мысль убить детей и потом самому лечь на нож. Вот так вот было до того, как я в церковь пришел. У меня спрашивали: «Вот почему бог так сделал, что жену вашу забрал?» Так в том-то и дело, что я доверился богу и его решению. Это был его промысел какой-то, может, для меня, может, для детей. Что-то господь через это сказал. Только вот кто услышал…