«Когда мы все вместе кричим: «Не забудем, не простим!», то я кричу и о тебе»

Памяти Кристины Шатиковой.

Надо собраться и написать, что она умерла в этот день, 21 сентября, 2012 года, но это слово настолько ей не подходит, что я не знаю, как обозначить ее отсутствие.

Точно так же, как все слова о том, что Кристина Шатикова была координатором компании «Наш дом», правозащитницей, активисткой тоже какие-то недостаточные, не те.

Как описать солнце?

Не теплое улыбчивое солнышко из детского мультика, а настоящее солнце — упрямое, смелое, обжигающее.

С ней было непросто, рядом стоять горячо, а уйти — невозможно.

Теперь я все время ее вспоминаю. Она точно не пропустила бы ни одно шествие. И я бы всегда узнавала ее издалека — с язвительным и остроумным плакатом, с флагом на самодельном древке, с рыжими взлохмаченными волосами — она никогда не прятала свою огненную клоунскую шевелюру под шапками.

Да, именно клоунскую — ведь когда-то она была клоуном в цирке шапито. Влюбилась в Белого Клоуна и, чтобы видеть его, соврала, что тоже умеет, есть опыт — так вот и стала Рыжим. А тот, Белый, ради которого все затевалось, быстро ей разонравился — оказался слишком обычным.

Она рассказывала мне, как в детстве натирала волосы морковкой (для рыжести, как у Пеппи) и мечтала «о больших сиськах» (для красоты).

Я собирала ее истории, они складывались в сценарий короткого документального фильма. Где-то до сих пор лежат блокноты, куда я все записывала и там гораздо больше, чем поместилось в заранее оговоренный формат.

Я приезжала к ней в гости и мы до утра разговаривали , а потом засыпали на кухне, рядом, на старом диване, стоявшем впритык к низенькому столу.

«Удобно. Проснулась — а завтрак под рукой», — cмеялась Кристина.

В комнате спали два сына — почти как в известном стихотворении, и дождь, кажется, тоже шел.

Маленькая однокомнатная квартира в Могилеве, длинный коридор, дом похож на барак или общежитие. Старая мебель, детские книжки. И флаг — «бел-чырвона-белы», она его сшила сама.

За флаг ее и судили в июне 2006. На осветительной башне возле витебского летнего амфитеатра Кристина вывесила свой бчб флаг. Командир отделения роты быстрого реагирования полка ППС УВД Витебского облисполкома Виталий Кушнер сдирал оттуда невысокую хрупкую женщину вместе с флагом — в общем, героически спасал от врагов родной город.

На вопрос судьи, зачем она это сделала , Кристина ответила: «Это мой бунт против того, что происходит в нашей стране. Против информационной блокады».

В 2007 «опасной преступнице» посвятили отдельный сюжет в телепрограмме «Панорама».

Когда в Могилевскую школу приехала съемочная группа БТ, завуч младших классов Татьяна Розахатская сама отыскала сына Кристины и привела к журналистам. То, что мальчик закрывал лицо, ее не остановило . В этой же программе дал звездное интервью и тогдашний директор школы, Валерий Толмачев, рассказавший про ужасную мать, которая не занимается детьми и не идет на контакт с педагогами. А ведь они очень хотят ей помочь. И правда, с чего бы она не хотела общаться с этими замечательными людьми?!

Спецслужбы тоже старались помочь, как умели. Схватили прямо на улице, затолкали в машину, отвезли в психиатрическую больницу. Ясное дело, желали только добра, но Кристина не оценила. К счастью, через несколько дней с помощью друзей она смогла вернуться домой.

А потом был декабрь 2010. Наши очередные выборы.

И, конечно же, Кристина не осталась дома. Она всегда была там, где должна была быть, даже если там было страшно.

В автозаке ее бросили на пол и били ногами Били так, что ночью, испугавшись последствий, все-таки привезли в больницу с разрывом яичника и поврежденным лимфоузлом.

Они не отпускали ее даже там: у палаты Кристины сидел мужик «при исполнении» и мрачно смотрел на всех, кто приходил ее навестить.

Я уверена, что ее болезнь запустилась именно тогда.

Кристина сражалась со своим раком зло и отчаянно. Верила, что победит.

Она смеялась даже когда не было сил.

Я привезла ей целую стопку «лечебных» книг — Хэрриот, Даррел, Наринэ Абгарян.

Над «Манюней» хохотала вся палата, читали по очереди, и медсестры заглядывали посмотреть — что же тут происходит.

Последний раз я видела Кристину в Могилевской больнице, там была хосписная палата, переполненная и душная.

Только глаза и можно было узнать на этом новом лице: отекшем, широком...

«Смотри, — она качнула рукой в сторону груди, тоже новой, распухшей, большой — Видишь, мечты сбываются!».

И засмеялась.

Она никому не разрешала себя жалеть. Никогда.

....Я вспоминаю тебя каждый раз, когда вижу рыжие волосы где-то в толпе. Вот, со спины — дикие пряди, яркий шарф, сигаретный дым — это могла быть ты.

В вагоне метро, уезжающем в темный тоннель, на ступеньках подземного перехода, за столиком кафе в самом дальнем углу, рядом со взрослыми мальчиками — одним или сразу двумя. Я видела тебя в Минске и Питере, в Гомеле и Тель-Авиве, в Праге и Вильнюсе...

Я видела тебя каждое воскресенье — в промокших кроссовках, с флагом на плечах, в каких-то дурацких джинсах, шумную, смешную, живую.

И когда мы все вместе кричим: «Не забудем, не простим!», то я кричу и о тебе.

Потому что это не болезнь, а они убили тебя, те «педагоги», те журналисты, те крепкие мужчины в холодном автозаке, которые потом, после тяжелой работы, пошли греться домой.

Кристина, я не забуду.

Кристина, я тебя помню.

Мария Бершадская, «Фейсбук»