Что сейчас с парнем из Могилева, которого восемь лет назад называли беларусским вундеркиндом

В 11 лет Валентин Дорофеев пошел в девятый класс.

В 2014 году беларусские СМИ писали про Валентина Дорофеева из могилевской школы. В 11 лет парень пошел в девятый класс, потому что в первом, третьем и пятом классах он даже не учился: в этом не было необходимости. Его мама рассказывала, что уже в 3 года ее сын умел читать, а в 5 знал таблицу умножения. Где Валентин теперь и чем занимается? Об этом узнал onliner.by.

Сейчас Валентину 19, и он вот уже пять лет живет во Франции. В 14 парень стал студентом Университета Экс-Марсель (Aix-Marseille Université), а затем, в 16, перешел в более престижный вуз — Высшую нормальную школу Лиона (ENS Lyon), которую окончит в 2023-м.

— Вы сейчас получаете денежную специальность? Кем можете работать после университета?

— Основное, что я могу делать после учебы, — это заниматься научной работой. Можно устроиться в лабораторию, их очень много здесь и за границей. Какая будет зарплата, я не знаю, думаю, тысячи три евро вначале будет, потом больше.

— Расскажите, как вы оказались во Франции.

— За два года то того, как я должен был окончить одиннадцатый класс, во Францию уехала моя мама, вышла там замуж, забрала к себе бабушку. Она планировала, что я тоже перееду. Поэтому, когда я окончил школу, даже не сдавал ЦТ, сразу поехал к ним в Марсель. В Марселе я стал искать университет поближе к маминому дому. Единственная проблема была в том, что я не знал французского.

— То есть вы поехали поступать во французский университет, не зная языка?

— Да. В Экс-Марсель на факультет физики я поступил без экзаменов, хватило собеседования с директором. Перед собеседованием нужно было внести плату, но она скорее символическая для Франции. В такие университеты, как Экс-Марсель, здесь поступают без экзаменов и на бюджет, а уже на экзаменах идет отсев. Мне понравилось в Экс-Марселе. Раньше я не видел ни холмов, ни гор, а тут вдруг приехал учиться туда, где это все есть. На перерывах между занятиями я поднимался на скалы, смотрел на виды. Сейчас учусь в другом городе, и мне немножко обидно, что теперь у меня нет возможности забраться на скалу на перемене.

То, что я не знал французского, проблемой не было. На самом деле, выучить его не так уж сложно: французский язык простой, много слов, схожих с английским, особенно в физике и математике, формулы одни и те же. Ты быстро понимаешь язык, когда живет в среде его носителей. Разговаривать поначалу было сложнее, но через полгода я уже хорошо говорил. Учеба в Экс-Марселе была легкой. Многое, что преподавали на первом-втором курсе, я знал еще со школы. Три года назад я делал что-то вроде платных курсов по физике и математике для французских школьников — для тех, кто учится в девятом, десятом, одиннадцатом классах. Уровень французских школьников — это, я не знаю… В Беларуси двоечники знают больше, а эти ребята не в состоянии были перенести что-то из одной части уравнения в другую, настолько все было плохо. И к моему удивлению, все они сдали выпускные экзамены в школе.

В ENS Lyon учиться сложнее. Скажем так, учеба свободная, ты можешь сидеть дома, главное, сдай экзамены — и все, никаких контрольных, проверок — только экзамены дважды в год. Эти экзамены крайне сложные, мало знать и применять какие-то формулы, в заданиях нет ничего очевидного.

В ENS Lyon я перешел после второго курса из Экс-Марселя, и это была не совсем моя идея. Моей маме сказали, что в ENS Lyon гораздо более высокий уровень, перспектив после него больше. Поступить было очень сложно, туда поступают сразу на третий курс. Около 95% студентов перед поступлением в ENS идут сначала на подготовительный курс, но я не пошел, у меня не было возможности. Поступают 1 из 10, а может, и 1 из 20. Я единственный, кто поступил в эту школу из университета, без подготовительных курсов. Это дало мне преимущество: университет платит что-то вроде стипендии — €1000, но не всем, а тем, кто первым сдал экзамен по определенному предмету. Но в категории поступающих из университета я был единственный, у меня не было конкурентов. Эта стипендия сейчас мне очень помогает: я могу снимать квартиру. Университет предоставляет общежитие только тем, кому еще не исполнилось 18 лет. Хотя €1000 во Франции — это совсем немного, минимальная зарплата здесь €1200.

— Как в университете реагировали на ваш возраст?

— Многие не знали, наверное, я же не вставал перед аудиторией и не объявлял: «Мне 14 лет». А те, кто знал, удивлялись. Я опережал школу на три года, но во Франции сокурсники были старше меня в среднем на четыре года, поскольку во Франции многие учатся в школе 12 лет.

— Неужели сокурсники не видели, что вам всего 14?

— Никто у меня не спрашивал о возрасте. Может, считали такой вопрос некорректным.

— Давайте вернемся в школьное время. У вас тогда вообще было свободное время? Или все уходило на учебу?

— Я как раз старался сделать все побыстрее, чтобы свободного времени было больше. Учеба занимала много времени, в лицее уроки начинались в восемь утра, и я мог пробыть там до четырех или шести вечера. Иногда на домашние задания могло уйти еще четыре часа, но так бывало крайне редко. Чаще занимался дома пару часов, и все.

— Психологи вами не интересовались?

— Ой, да, это было вообще… Когда мне было лет 7—8, они постоянно звали меня в гимназии и давали делать тесты. Даже не знаю, что это были за тесты. Мне нравилось, что к психологам меня звали во время уроков, а результатами я уже не интересовался.

— Советская вундеркинд Ирина Полякова рассказывала журналистам, когда уже стала взрослой, что ее детство было кошмарным, потому что мама заставляла ее очень много заниматься, что с ней не дружили одноклассники, недолюбливала учительница. А у вас как было?

— Мои воспоминания о детстве очень приятные. Все было хорошо, «учеба вместо жизни» — такого у меня никогда не было. Родители никогда не заставляли меня заниматься. Они подталкивали меня к хорошей учебе, конечно. Если бы не они, я бы так не продвигался. Как именно подталкивали? Я не помню, можете спросить у моей мамы. Меня точно не заставляли ничего делать. Родители никогда не сидели со мной за уроками, хотя бывали исключения, папа чуть-чуть помогал мне с русским языком. С одноклассниками отношения были нормальные, с учителями — тоже. Правда, некоторые учителя злились, что я пропускаю их уроки из-за олимпиад. Но разница в возрасте с одноклассниками и сокурсниками никогда меня не беспокоила.

— Откуда же такая страсть к учебе?

— Чтобы мне нравилось учиться — такого никогда не было. Бывали исключительные случаи, меня интересовали отдельные моменты в математике или физике, но сама учеба в общем — нет, в школе мне никогда особо не нравилось. Я никогда не хотел заниматься уроками, скорее мне приходилось это делать. Дали домашнее задание — надо сделать: я не мог прийти на урок неподготовленным, мне это было бы неприятно. И родители подталкивали меня к хорошей учебе. Не заставляли, но подталкивали — не думаю, что отличники хорошо учились бы, если бы их никто не подталкивал.

— Ребенком в интервью вы говорили, что ваша цель — стать нобелевским лауреатом и купить на премию красную Ferrari. Что с целями сейчас?

— Я сказал это в 7 или 8 лет, и это были детские слова. Сейчас такой цели нет, да и никогда, в принципе, не было.

Как воспитать ребенка, которого потом назовут вундеркиндом? Журналисты позвонили маме Валентина, чтобы узнать ответ на этот вопрос. Вот что она сказала:

— Не думаю, что уровень знаний Валентина — это заслуга именно взрослых. Думаю, это врожденные способности, и взрослым только надо вовремя заметить, чем именно интересуется ребенок. Мы видели, что Валентину нравится математика, садились и занимались ею в игровой форме. Он в 5 лет уже знал таблицу умножения, знал число пи до 14-го знака, ему это было интересно.

— Валентин все же сказал, что вы подталкивали его к хорошей учебе и что отличники бы так хорошо не учились, если бы их никто не подталкивал к этому.

— Когда он был совсем маленький, его вообще не надо было стимулировать к учебе. Он не играл с игрушками, он всегда просил купить учебник. В 7 лет он попросил книгу «Технология металлов», все детство у него прошло с книжками, энциклопедиями. Еще до школы он сам выучил столицы всех стран. Он все делал сам, никто его не подгонял и ничего не требовал.

В школе — да, его нужно было подталкивать, очень многое дал его учитель по физике Игорь Геннадьевич, который тратил на Валентина почти все свое свободное время. Валентин — умный мальчик, но очень ленивый, вы не представляете. В силу того, что ему многое легко давалось, он не понимал, зачем что-то специально зубрить. Заставить его что-то делать невозможно. А вот Игорь Геннадьевич нашел подход. Валентин — мальчик амбициозный, он не любит проигрывать. Если он где-то занимал не первое место, для него это была катастрофа — на этой амбициозности Игорь Геннадьевич и умел играть.

Нам, как родителям, ничего не надо было делать, вопросы были только с системой образования. На мой взгляд, система не очень адаптирована под таких детей. Таких детей, как Валентин, много, но у нас больше внимания, я считаю, уделяется детям, которые отстают в развитии. А детей, которые опережают развитие, сложно вести против системы. Валентин три раза перепрыгивал из класса в класс, и для этого мне надо было каждый раз прилагать усилия: надо было ходить на педсоветы в исполком, договариваться с учителями. Меня пытались убедить, что я лишаю ребенка детства, что он будет мучиться и страдать. Но у него было обычное детство с дачей, с речкой. Валентин — мальчик рослый и выглядит немного старше своего возраста, поэтому проблем с одноклассниками никогда не было. Он легко сходится с людьми, взрослые одноклассники звали его на дни рождения. Абсолютно ничего экстраординарного в его детстве не было.