Сюрприз готов: войска РФ совершат новый «жест доброй воли»

ВСУ держат позиции под Бахмутом и заманивают противника в ловушку

Сегодня Бахмут стал одной из самых горячих точек московитско-украинской войны.

О том, что сейчас происходит под Бахмутом, «Апостроф» поговорил с военнослужащим с передовой Петром Волощенко с позывным «Стоун».

- Какова сейчас оперативная ситуация под Бахмутом?

– Сейчас на так называемой Бахмутской дуге очень горячо. Враг подтянул много артиллерии. Не могу сказать, это какая-то новая из Московии или ее перебросили с каких-то других направлений. Но ее стало в разы больше. В какой-то период был паритет в «стволах». А сейчас, если проанализировать количество обстрелов, то как минимум 1 к 10 у них преимущество в артиллерии именно под Бахмутом. Там и 122-мм, и 152-мм артиллерия, и мобильные группы 120-мм минометов. Вражеская артиллерия не умолкает ни на минуту.

Однако мы их заманили в ловушку, армия Московии «повелась» на нашу тактику. Мы сдерживаем их, и самые горячие точки – Кременная, Угледар и Бахмут – эта дуга стала мясорубкой. Они пытаются продвинуться и с севера, и с юга, чтобы окружить Бахмут. Они думают, что, выйдя к трассе на Константиновку, получат какое-то преимущество. Но это совсем не так. И когда мы отходим, то не потому, что мы испугались или слабее. А потому, что нет смысла гибнуть за «лунный ландшафт», в который московитская артиллерия превращает села на Донбассе.

Мы выиграли время. Огромной ценой, но мы получили тактическое и стратегическое преимущество. Если раньше время работало на врага, то теперь все наоборот. Чем дольше мы удерживаем врага под Бахмутом, где мы сковали его основные силы, тем крепче становится тыл, тем больше оружия нам дают союзники, тем больше времени для лучшей подготовки наших новых подразделений к контрнаступлению. А оно будет и очень скоро.

У нас есть подготовленные рубежи, на которые можем отойти без потерь, но с потерями для врага, а Часов Яр и Константиновка уже фактически неприступные крепости.

Но живой силы у них очень много. Просто не сосчитать. Они идут в наступление фактически по кладбищу, по трупам собственных солдат, перемолотых с землей. Если «вагнера» еще собирают своих убитых на поле боя, то остальных никто не забирает.

– То есть тактика «жуковских» пехотных валов московитами используется по полной?

– Не то слово! Их очень много! И они идут именно такими валами. Те, кто доходят до наших позиций пытаются забрасывать нас гранатами. Ведь у нас и БК заканчивается, и стволы перегреваются вплоть до того, что оружие иногда клинит от интенсивности стрельбы. А еще враг пытается перехватить радиоволну, чтобы услышать разговоры наших бойцов и узнать, где заканчивается боекомплект, в какой окоп мы перемещаемся. Это редко, но бывает. В большинстве случаев враг доходит волнами до наших позиций и просто вызывает огонь своей артиллерии на себя. Вот этого нам вообще никогда не понять.

- Ходят слухи, что враг, надвигающийся волнами на Бахмут, находится под действием каких-то наркотических препаратов. Это правда?

- Эти двуногие ходячие желудки – это вообще отдельный разговор. Они идут на наши позиции во весь рост так, словно вышли на променад. У нас на позициях стоит «Дашка» (тяжелый крупнокалиберный 12,6-мм пулемет ДШК – «Апостроф»), когда он работает - не слышно, что тебе кричат на ухо. Огромные пули отрывают московитам руки, ноги, головы… Вот идет десяток врагов – четверо из них порвало на клочья, а остальные пятеро даже не пригнулись. И сразу понятно, что они «под чем-то». Мы их ловили и видели, что они под наркотой. Ибо трезвый человек вел бы себя совершенно иначе. Не услышать выстрел «Дашки» невозможно, не увидеть, как разорвало бойца рядом - невозможно. И невозможно не реагировать на это даже на уровне инстинктов. А у них эта реакция отсутствует.

Мы даже шутим, что московитам не хватает «трехлинеек» с примкнутыми штыками или просто каких-то копий, чтобы они шли в штыковую атаку на пулеметы.

– Наш враг, он какой в своей массе? Конечно же, против нас воюют не только наркоманы или какие-то испуганные недоумки.

– Когда они попадают в плен, то становится видно, насколько они испуганы. И это не зависит от их профессионализма. Видно, что перед отправкой в бой их очень сильно «обрабатывают». Они действительно ожидают увидеть здесь каких-то мифических страшных «бандеровцев» или «нацистов», ужасных палачей, которые будут вырезать или выжигать трезубцы на их телах, пытать, резать по частям, кастрировать, при этом заставляя петь гимн Украины. Но когда они всего этого не видят, это для них шок. И я даже не знаю, что для них является более шокирующим – то, что они ожидают увидеть в плену, или то, что ничего из этого они не видят. И мы им объясняем, что пленные нам нужны для обмена на наших настоящих бесценных воинов, каждый из которых стоит десять русских солдат. Поэтому нам важно, чтобы все пленные были целыми и невредимыми. И когда они это осознают, то очень быстро расслабляются и начинают говорить, рассказывая все, что знают, все военные тайны: и где они стоят, и сколько их, и какая у них техника, и сколько ее – все, что нам нужно. То есть все то, чем их пугали, что ВСУ будут выпрашивать у них под пыткой, они рассказывают сами. Особенно в первые часы после пленения.

Кстати, относительно снаряги у врага. Здесь почему-то думают, что московиты экипированы как попало. Это не совсем так. У многих снаряжение достаточно приличное. Однако, конечно, не у всех. Даже в отдельных частях. Те же «вагнера» - есть довольно хорошо экипированные, а есть кое-как. Так вот те, у кого хорошая экипировка – это как правило «вагнера» из «заградотрядов». Да, это не вымысел, они действительно у них существуют. А у тех, кого гонят вперед в наступление пехотными валами, у них плохое снаряжение. Броники пробиваются даже натовскими пулями 5.56 мм.

– Как вы относитесь к усилению мобилизации и в каком виде мобилизация нужна сегодня?

– Сегодня нужно мобилизовать все общество. Это не значит, что всех мужчин нужно загнать в окопы на передовую. Там всем даже не хватит места и нечем будет заниматься. Ибо война – это, в первую очередь, порядок действий, планирование операций, формирование подразделений, боевое согласование. Поэтому всех собирать и сгонять «на ноль» – это не совсем правильно. Но, к сожалению, информационная работа в обществе поставлена не очень хорошо. Поэтому когда ребятам на улицах вручают повестки, они чуть ли не теряют сознание. Они почему-то убеждены, что их сразу же бросят в окопы на передовую, где война, где бойцы в грязи под снегом и дождем. Такого сейчас нет и не должно быть. На передовой требуются мотивированные бойцы. Но я считаю, что мобилизация общества должна быть полной. Чтобы не какая-то часть людей участвовала в войне, а вся страна каждый на своих местах. Да, кто-то должен работать и в тылу. Но эта работа должна быть частью всеобщей мобилизации ради победы. Ведь от слов о том, что «когда враг придет в наш город, то мы его встретим» до конкретных действий – пропасть. Когда враг пришел в наши города, то, как оказалось, далеко не все мужчины изъявили желание встать на их защиту. А нужно, чтобы общество было мобилизовано во время войны.

- Но ведь далеко не все это чувствуют…

– Конечно. Есть очень много людей, которых война не затронула ни весной 2014 года, ни даже сегодня. И действительно речь идет именно об этом, когда я говорю об общей мобилизации. Да, на территориях, где нет войны, люди могут ходить и в кино, и в рестораны, и на лыжах кататься. Но каждый человек должен понимать и осознавать, что всем этим он обязан тем, кто сегодня находится на передовой уничтожает врага. И отдавать себе отчет, что в любой момент нужно будет заменить тех, кто сдерживает московитское нашествие. Ибо наши воины гибнут, получают ранения, устают. И им нужна замена. Поэтому каждый мужчина должен быть готов отправиться из ресторана на полигон для обучения, а затем и передовую. Вот это я подразумеваю под общей мобилизацией общества. Потому что если бы мы все были сегодня мобилизованы именно таким образом, то давно бы уже выдавили врага за границы Украины.

– А что, по вашему мнению, нужно для такой мобилизации?

- Прежде всего – это не просто прописать законодательно, но правильно и понятно донести до общества, что это значит. К примеру, мобилизация тех, кто работает в тылу. Что это значит? В первую очередь обязательные военные учения, прохождение курсов тактической медицины, стрельб, военной подготовки в подразделениях. Создать график прохождения таких обязательных учений для всех мужчин, которые могут держать оружие. Да, они в тылу, да, они работают. Но все они должны быть осведомлены по крайней мере об основах военной подготовки. И раз в месяц нужно формировать подразделения и увозить их на линию фронта. Не на передовую, а в прифронтовые города, на какую-то линию обороны. Чтобы увидели войну вблизи и поняли, зачем их обучают военному делу в тылу. Это совсем не то, что посмотреть на видео или почитать.

Конечно, это все реализовать сегодня сложно. Однако это необходимо, чтобы общество видело, почувствовало, как живут солдаты, как возвращаются с боевых задач, о чем говорят, как ведутся поставки. То есть, это должна быть гопсударственная программа. Ведь речь идет о сохранении страны.

Читайте также: Остановим оккупанта там, пока он не ворвался к нам: почему украинцам не стоит избегать мобилизации

– Чем сегодня воюют ВСУ? На разных видео видно, что у кого-то старенький «калаш» калибра 7.62, у кого-то поновее 5.45, а у кого-то вообще западные на базе AR натовских калибров. И у многих создается впечатление, что у ВСУ полный некомплект стрелкового оружия.

– Обычно боец каждый под себя подстраивает оружие, с которым ему привычно воевать. Конечно, выдают оружие, но, как всегда, есть нюансы, о которых я не хочу подробно рассказывать. Есть те, кто к оружию относится совершенно несерьезно, и, в конечном счете, это имеет трагические последствия. Но в большинстве своем каждый боец подстраивает оружие под себя и пытается воевать с тем, что позволяет выполнять задачи как можно эффективнее. Например многие бойцы, особенно те, кто ведут городские бои, любят оружие более мощное калибра 7.62, которое пробивает стены и может поражать врага за какими-то препятствиями. Поэтому говорить, что у ВСУ некомплект с оружием – это абсурд. Как раз наоборот – каждое подразделение имеет возможность выбирать оружие, с которым оно может эффективно выполнять задачи.

Отдельная речь о снайперах. Сегодня украинские снайперы все чаще используют именно такое оружие, которое разрабатывалось для этих задач в странах НАТО. Это оружие калибра .338 (патрон Lapua Magnum калибром 8,6×70 мм или 8,58×70 мм, разработанный для военных снайперов для эффективной стрельбы на большое расстояние, пуля способна пробивать бронежилеты лучше стандартных на расстоянии до 1000 м, а максимальная эффективная дальность ведения огня составляет 1750 м. – «Апостроф»).

- Есть такое понятие на войне, как «свой/чужой». В большинстве своем его применяют по отношению к врагу. Но не секрет, что степень единства в подразделении на войне тоже можно охарактеризовать такой формулой?

– Конечно, это чувствуется очень сильно. Именно поэтому «случайных людей» в боевых подразделениях нет. Попасть в подразделение новому человеку – просто, а стать его частью – очень сложно. Но когда ты становишься «своим» в своем подразделении, то и для других подразделений ты тоже становишься своим. Для этого нужно не только время. Для этого нужно твое собственное желание показать, что тебе небезразличны люди, с которыми ты стоишь бок о бок. И это не пафос. На войне это реальность. Ибо каждый человек должен не просто приносить пользу, а проявлять инициативу, обеспечивающую полноценную жизнь подразделения. И речь не об умении или желании стрелять во врага. Даже наоборот. Здесь речь идет о тех вещах, которые обычно остаются без внимания или освещения в СМИ. Это приготовление пищи, снабжение припасами, вкусностями и водой, снабжение медикаментами, доставка БК и так далее. То есть все, что прибывает в распоряжение подразделения, – это общее. Чужого нет ничего. И каждый, кто проявляет инициативу по обеспечению или обустройству быта подразделения – это «свой» человек.

А с командирами вообще отдельная история. Если прибывает какой-то новый командир и хочет показать какие-то свои приобретенные на каком-то другом участке фронта навыки, то он сталкивается просто с непониманием бойцов. Там ведь все – взрослые люди, мотивированные, ТРО, добровольцы. И рассказывать им о том, как ты командовал «где-то» – нет смысла.

Поэтому коллектив – это все. Свой своего всегда вытащит из-под обстрела, с ранением. Это как одна семья.

- Но все люди разные не только по своим морально-психологическим качествам, но и по физическим. Не все могут похвастаться спортивной формой, многие имеют какие-то заболевания. Как относятся к таким?

– На «нуле» никто ни на что не жалуется. По крайней мере, я такого не видел. Более того, под действием адреналина все заболевания стают незаметными. Я не врач, я не знаю, как это происходит, но это факт. Мы даже шутим, что «ноль» – лучше санатория, потому что люди здесь становятся здоровыми. Вот, например, уехал побратим в отпуск. Вернулся – весь больной, разбитый. Оказывается, что у него там какое-то заболевание даже есть. Но через три-пять дней на «нуле» снова приобретает свою боевую форму, становится воином.

А если серьезнее, то конечно, что не все могут быть снайперами или таскать снаряды. Но ведь на фронте нужны и множество других людей. И эти люди не меньшие герои. Это и инструкторы, и водители, вывозящие раненых из-под обстрелов, техники, механики и так далее.

- Бояться на войне – стыдно?

- Не боится только идиот или лжец. Бояться – это нормально. Страх позволяет быть сосредоточенным и сконцентрированным на выполнении задания. Страх побуждает тебя быть собранным, помнить все необходимые вещи, помнить, где у тебя турникет, а где БК, где перезаряжаться, как правильно отходить, где твои товарищи и рация. И потеряв страх, ты потеряешь концентрацию. А когда ты теряешь концентрацию и выходишь «на пофигизме» – ты подставляешь свое подразделение. В боевом механизме не может быть «винтика» расхлябанного, когда все остальные «затянуты до предела». Все должны работать четко. А если ты не боишься – ты труп. Ибо страх вводит тебя в бой, и страх тебя выводит из боя. Ты на адреналине. Именно страх, а не паника. И этот страх помогает нам сдерживать превосходящего нас противника.

– А чего не хватает ВСУ?

- Тяжелой артиллерии. Это самое главное. Сегодняшняя война – это война артиллерии – и это правда. Пока враг наступает, мы обороняемся. Тем не менее, мы выводим их на невыгодные позиции. Но для контрнаступления нам нужна артиллерия. Нужен более плотный огонь, чтобы теснить противника и освобождать нашу землю. Мы затягиваем врага в такие позиции, где его нужно перемалывать. Ведь у нас есть опыт войны. Опыт, позволяющий обманывать врага, собирать необходимые данные, перехватывать их связь, анализировать, креативно подходить к выполнению задач.

- О чем говорят украинские солдаты в окопах? О политике или о личном?

- Обо всем говорят. И о политике в частности. Почему нет? Делятся мыслями, что кому не нравится. Не стоит думать, что на «нуле» – это как в загробной жизни без связи с внешним миром. На передовой есть мобильный интернет, «Старлинк», связь. Наши бойцы – активные пользователи соцсетей и это можно видеть по множеству фото и видео, появляющихся в соцсетях. Ребята разбираются в политике, читают СМИ. Да, возможно, не все понимают сарказм или армейский юмор, который появляется на страницах наших солдат. Но это полноценная жизнь «на связи». И мы поддерживаем это. Это ведь социальная жизнь. Сегодня это необходимость. Если ты морально устойчив, ты возвращаешься в мирный город, где работают рестораны, кинотеатры и торговые центры, то тогда легче адаптироваться. Ведь приходит понимание, что именно за то, чтобы у нашей страны была полноценная жизнь – мы сейчас воюем.

– С «аватарами» проблемы есть?

- Если честно, то в последнее время я вообще не видел ни одного пьяного бойца на нуле. Да, эта проблема была в АТО, а впоследствии в ООС. Тогда ребята сидели на одном месте, им было скучно, был такой быт на три месяца. А сейчас тебе не то, что некогда употреблять алкоголь, а вообще отпадает такая потребность. Ты на таком адреналине и у тебя столько задач, что даже думать о выпивке некогда. И если в этом ритме жизни ты позволишь себе алкоголь, то просто сам для себя выпадешь из жизни. В любой момент может что-нибудь случиться, а ты будешь не в состоянии помочь побратимам или сам станешь для них обузой. Но даже если и возвращаешься с позиций на 2 дня в расположение, то у тебя куча задач: постирать одежду, почистить оружие, отремонтировать автомобили, найти горючее, пополнить БК, починить снарягу, запастись провизией и в конце концов достать каких-нибудь вкусностей, что, кстати, очень важно. То есть все заняты. Кто-то едет на склады, кто-то к волонтерам, кто-то морочит голову «прапору», чтобы достать что-то. Все заняты.

– А офицерский состав на должном уровне?

– Мы учимся. Это ежедневное получение опыта. И случайных офицеров на фронте нет. Даже те офицеры, которые были на других направлениях, когда приходят под Бахмут, где сегодня настоящая мясорубка, они сначала учатся и много расспрашивают. Конечно, есть и такие, которые приходят и «козыряют» тем, что они офицеры и вроде бы все знают и понимают лучше. И поэтому бывают потери. Но таких немного.

- Много мирных осталось в Бахмуте?

– На данный момент до 7 тысяч и где-то до 100 детей. Они сидят по подвалам, выходят только за водой. Родители не хотят уезжать, не отдают детей. И это большая проблема, которую следует решить на законодательном уровне. Так, как это сделал Черчилль во время Второй мировой, когда немцы уничтожали Лондон ракетами «Фау». То есть тогда был принят закон о принудительной обязательной эвакуации мирных жителей, особенно женщин и детей. Потому что это будущее нации. Почему бы в Украине не принять такое решение на уровне законодательства? И речь не только о Бахмуте.

– А почему они не выезжают?

– У каждого свои причины. Но в большинстве своем они наслушались каких-то страшных рассказов, что их просто вывезут, выбросят посреди поля и они там останутся ни с чем. А в Бахмуте по крайней мере им есть где спрятаться, волонтеры привозят продукты и одежду. И когда с ними разговариваешь, когда есть время, они колеблются. Ты их убеждаешь, доказываешь, показываешь фото, где люди уехали и сейчас в безопасности. Но они все равно остаются. Поэтому, по моему мнению, нужна какая-то гопсударственная программа. Надо спасать детей. Это будущее Украины.

– Скоро ли будет наша победа?

- Скажу так: сюрприз врагу уже подготовлен. Московиты бегут с юга так же, как бежали из-под Харькова и Херсона. Они там задержались очень долго. Если это будет «южный клин» от ВСУ, как об этом говорят военные эксперты, это будет очень хорошо. Разорвем сухопутный коридор с Крымом – а там и Мариуполь не за горами. У меня ощущение, что мы двигаемся в правильном направлении.

Выгоним ли врага к лету, как это многие прогнозируют – я не знаю. Но скажу точно, что уже готовится весной «жест доброй воли» врага в Мелитополе, Скадовске, а летом, возможно, уже и на море в Бердянск поедем.

– Война как-то меняет человека?

– Да. Тот, кто хоть раз «пробовал» войну, становится зависимым от этого порыва, адреналина, ощущения того, что ты причастен к великому делу. И речь не только о воинах. Это и о волонтерах, которые часто сами берут оружие и идут воевать. Ты понимаешь, что уничтожаешь врага. И мотивации здесь хоть отбавляй – от защиты родной земли до мести врагам за погибших друзей и родных. И ради этого люди готовы жертвовать собой.

Но война – это практически наркотик. То есть человек попадает под влияние адреналина, который по своим свойствам мощнее некоторых наркотиков и также, как говорят физиологи, вызывает зависимость. И мужчины, попадающие на фронт, в реальный бой, ощущают силу действия адреналина, особенно когда удается уничтожить врага и одержать какую-то победу. И через три недели некоторых из них ты уже оттуда не вытащишь. Даже те, кто в мирной жизни был последним флегматиком, на войне становятся активными бойцами, чувствуя мощь оружия, получая раз мимо раз дозу адреналина.

Да. Это риск. Ты можешь погибнуть. Но в мирной жизни ты можешь погибнуть в ДТП или от какой-нибудь болезни. А здесь ты чувствуешь жизнь. А главное ты понимаешь свою важность и значимость для страны.