Как только журналисты встретились в Жодино с Александром Комаровским, он вытащил из мобильного телефона батарейку. Чтоб не прослушивали. Было видно, что у ветерана афганской войны на душе накипело.
Александр Александрович много говорил и о власти, и об оппозиции. После прогулки по Жодино я включил диктофон, стараясь перевести разговор в позитивное русло. Ведь повод для нашей встречи был не случайный: 29 мая ветерану исполняется 70 лет, пишет «Салідарнасць».
– Вы в хорошей физической форме. Спортом занимаетесь?
– Организм крепко не насилую. Никаких пробежек, ничего подобного не делаю. Просто веду здоровый образ жизни. Моя цель – дожить до 103 лет при нормальной семье, при нормальной власти.
– Вы родились в семье ссыльных белорусских крестьян в Пермской области. Ощущали к себе отношение как к сыну врагов народа?
– Конечно. По специальности я бортовой техник, служил в военно-транспортной авиации на Дальнем Востоке и Украине. Считался специалистом высокого уровня, летал в составе экипажа авиационной эскадрильи – это наиболее подготовленный экипаж в полку. Но была секретная форма №2, которую выдавал КГБ и которая разрешала полеты за границу, на секретные объекты. Так вот мне эту форму не давали. Если экипаж вылетал на спецзадание за границу, меня с экипажа выводили, садили на мое место другого. Самолет прилетал – командир снова забирал меня к себе.
Почему я высшее образование получать не захотел? Потому что знал, что у меня будут проблемы при повышении по службе. Поэтому и принял разумное, наверное, решение: побольше продержаться на летной работе, где год шел за два, получить выслугу и с минимальным возрастом уйти на пенсию. Что у меня и получилось.
– В экстремальные ситуации во время службы попадали?
– Было три случая, когда мы должны были разбиться и погибнуть. В 68-м чуть не грохнулись. 5 или 10 августа мы везли из дальнего Востока в Москву автомобиль связи авиатранспортной авиации (после оказалось, что он был предназначен для операции по вводу советских войск в Чехословакию). Самолет был перегружен, двигатели изношены. Командир проигнорировал мое предложение и заполнил самолет топливом полностью. Взлетная полоса – 3 км. Проходим ее – самолет не отрывается! Прошли ее всю – ну думаем, все… Оторвались с большим трудом уже на грунте.
– Сергей Возняк, сам в прошлом военный, рассказывал такой случай. Он попросился на военный самолет, летевший из ГДР в Россию. Путь дальний, сели на борту выпивать. А перед самой посадкой он понял, что выпивает с пилотами.
– Да, такое могло быть.
– У вас было что-то подобное?
– Бывало подобное, но я бы не хотел распространяться (улыбается – Р.Г. ). Не в нашем полку, но произошел такой случай. Экипаж был с опохмелки, кабина разгерметизировалась, они потеряли сознание. Самолет АН-12 шел на автопилоте со снижением. Они пришли в себя в последний момент.
– В Афганистан вы по желанию или по приказу попали?
– У меня была возможность отказаться. Но мы ж были зомбированы, много читали про войну, и мне хотелось испытать свой организм.
Но в Афгане я быстро понял ущербность этой войны. Афганская эпопея, на мой взгляд, была преступлением перед афганским народом и перед нашим народом.
Но нервную систему я подтянул.
– Чем вам война запомнилась?
– До Афганистана у меня с еще малых лет был заложен страх перед НКВД-КГБ. В полку мы вытягивались перед оперуполномоченным (военная контрразведка КГБ) в струнку – боялись.
А в Афганистане был такой случай. На аэродром в Кабуле прибыла огромная колонна в машин двести. Плотно установили автомобили с боеприпасами и топливом, дали отдохнуть личному составу. Наши три человека с авиационной части, «старики», увидели, что водители обкуренные (те знали, где по дороге можно торгануть топливом), и пошли выколачивать у молодых бакшиш. Внутри колонны началась стрельба. Один неудачный выстрел – и все взорвется.
Я был дежурным по караулу аэродрома. Со своими людьми обезоружил ребят, забрали 6 или 7 автоматов, арестовал бойцов. Потом мы спокойно разобрались. Пришли их офицеры, шедшие с колонной, рассказали свое горе. Я знал, какая у них сложная служба, оружие им отдал. В 7 утра они выехали, а через час среди них уже было два трупа – попали под обстрел.
Так вот в разгар конфликта мне из палатки звонил полупьяный старший оперуполномоченный, ровнял меня. Я комитетчику сказал: еще раз позвонишь – приду, застрелю тебя.
Вот так я стал к ним относиться.
– После Афганистана вы приехали жить в Беларусь. Не пожалели?
– Здесь уже жили мои родственники. В Жодино я оказался первым офицером-участником войны в Афганистане, поэтому быстро решил все вопросы. За 8 месяцев получил квартиру, место под гараж, купил «Жигули». Пошел работать начальником участка на автобазу.
Вскоре возглавил организацию афганцев. Мы резко пошли вперед в формировании структуры. У меня был командирский опыт, отношения с властями были хорошие. На 1991 год у нас было уже около двухсот ветеранов.
– Бизнесом когда занялись?
– В 91-м. Я немножко побаивался в бизнес идти, но молодежь подталкивала. И мы начали
клепать предприятия, которые были завязаны на объединение инвалидов войны в Афганистане: медицинское, автотранспортное, ряд других. Нам давали льготы в налогообложении, но я от них категорически отказался. Тогда были божеские налоги…
Прибыль была хорошая. Ежемесячно мог выделить 30 тысяч долларов на различные мероприятия: молодежные лагеря, концерты. Но потом пошли гонения. Они начались в 2000 году и активизировались в 2006-м, когда в «Народной воле» вышли две мои статьи.
– Почему гонения пошли?
– Во-первых, мы позволяли себе критику властей. Во-вторых,… конкуренция. В Беларуси две республиканские организации афганцев. Одну возглавлял я, другую курировал Виктор Шейман, возглавлявший Совет безопасности. Они воевали против нас, не хотели, чтобы мы смотрелись лучше. Денег у них не было. У меня были серьезные связи с афганскими организациями СНГ, первые лица приезжали не куда-то, а ко мне.
И начали вырубать бизнес. Секретарь Совета безопасности или генпрокурор присылает проверку на наше предприятие. Проверяющие роют землю и, естественно, что-то при нашем беззаконии и находят. И пошло дальше: работаешь у Сан Саныча – на тебя заводят «липовые» дела. В Молодечно у меня директора предприятия по деревообработке посадили, полтора года отсидел совершенно ни за что.
Или, к примеру, наладил я хорошие отношения с американским фондом. В 99-м мы получили от них гуманитарную помощь на 2 млн долларов: одежду, обувь, спальные мешки, медицинское оборудование. Лукашисты восемь месяцев меня проверяли через Госконтроль. Ничего не нашли, 10 долларов штрафа дали. Я говорю: за что штраф?! Они: ну надо же дать, восемь месяцев тебя проверяли.
В 2001-м у меня контракт с американцами был подписан уже на 15 млн долларов. Но на меня начали давить, и я от него отказался. Американцы все отдали Украине.
Они как будто не понимали, что я для людей работал. Медоборудование на 240 тысяч долларов мы раздали на местные больницы, военный госпиталь. Директор БелАЗа купил какую-то херовину в больницу за 10 тысяч долларов, все газеты об этом написали. Говорю им: я поставил оборудование на огромную сумму, вы меня похвалите, а то посадить хотите.
Сейчас от нашего бизнеса ничего не осталось, я и не хочу его. Сын был директором фирмы, я его убрал. Офицер милиции предупредил: иначе посадят. Дочь пришлось убрать с работы в гостинице «Минск», боялся, чтобы ее не подставили.
Несколько лет назад я ушел с поста председателя РОО инвалидов войны в Афганистане, если бы не ушел – его б закрыли.
– Выходит, они сами вас вытолкнули в политику.
– У нас любая критика приравнивается к политике, тебя тут же заносят в черный список. Конечно, мы не были согласны с отменой социальных гарантий и льгот ветеранам афганской войны. За что Лукашенко тройную пенсию платит людям из Национального собрания? Чем они рискуют? Здоровьем, кровью? У них заслуга одна – плебейство, голосуют как пионеры.
В 2009 году я, Автухович и Волчек были главными инициаторами отказа от юбилейных медалей к 20-летию вывода войск их Афганистана от Лукашенко. Нашему примеру последовало более 2000 афганцев.
– Встречались когда-нибудь с Лукашенко?
– Лично нет. Но моя организация поддерживала его в начале. Причем очень серьезно. Финансовые вложения делали в его первую президентскую кампанию. Солидные расходы были. Меня сейчас многие афганцы укоряют: Сан Саныч, это ж твой друг. Благодаря таким дуракам, как я, он и прошел к власти. Вот он меня и «отблагодарил».
– Вы писали, что не нужно считать всю милицию или КГБ врагами.
– Я считаю, что процентов восемьдесят там – нормальные люди. Вот, допустим, капитан Пыжик – сейчас он политбеженец. Он работал следователем в Жодинском РОВД, у него была задача посадить меня. Мне подбросили фальшивые доллары, завели уголовное дело. Но он видел, сколько в деле нестыковок. На парня начали давить, уволили из милиции, должны были упаковать в тюрьму. Он сделал правильный выбор, рванул за границу.
Также знаю из КГБ порядочного человека, из старой гвардии. Лет 10 назад он ко мне подошел и говорит: «Лукашенко угробит государство».
– Сан Саныч, с какими чувствами 70 лет встречаете?
– С одной стороны, с оптимизмом подвожу личные итоги: вырастил и воспитал двоих детей. Служил, защищал Отечество. Совесть чиста на тысячу процентов – перед государством, перед народом, перед семьей.
Но есть и отрицательные чувства. К величайшему сожалению, мы не можем в нашем государстве свободно дышать, свободно говорить, свободно общаться. Против меня, ветерана, имеющего орден за афганскую войну, делали провокации, подбрасывали фальшивые доллары. Семь суток пришлось отсидеть в камере.
Надеюсь, белорусский народ поймет, что так жить дальше нельзя. Что пора выходить из этого темного тупика. Хочется, чтобы каждый белорус чувствовал, что живет в прекрасной стране, что за ним государство, что спецслужбы работают не для того, чтобы его посадить на нары, а для того, чтобы защитить.