В министерстве считают, что в программе не должно быть произведений «растрелянных поэтов».
В начале месяца учительница гимназии из Смолевич Анна Северинец написала письмо в Министерство образования, в котором задавала вопрос, почему школьники не изучают, например, стихотворение «Пахне чабор», зато «Бородино» есть в программе. Письмо опубликовали на сайте «Нашай нівы», и министерство прислало в редакцию ответ — без печати, подписи и исходящего номера, но с «официальной позицией пресс-службы Министерства образования».
Ниже kp.by приводит выдержки из письма и ответа Минобразования.
..У беларускай школе нацыянальная літаратура вывучаецца паралельна з літаратурай рускай. Асобнае пытанне — чаму мы абмяжоўваем сваіх дзяцей літаратурай аднаго толькі народа, маючы суседзямі не толькі Расію, але і Украіну, і Польшчу, наогул, маючы на мэце інтэграцыю ў агульнаеўрапейскую прастору, — пишет Анна Северинец. —Але зараз пра тое, што мы маем сёння: дзве літаратуры, якія вывучаюцца паралельна, маюць аднолькавую колькасць гадзін, у асобныя перыяды супадаюць пры вывучэнні храналагічна і, зразумела, гучаць на ўроках побач у межах выкарыстання методык міжпрадметных сувязяў.
На вопрос, почему в школах не изучается польская и украинская литература, Минобразования отвечает:
— Наше недоумение вызывает и призыв А. Северинец изучать польский и украинский языки (а почему не латышский и литовский?), потому что это «языки соседей», необходимые для «интеграции в общеевропейское пространство». Если учитель не понимает, что русский язык изучается не как язык соседнего государства, а как второй государственный, то это достаточно ярко говорит о его компетентности.
А дальше начинаются неожиданные доводы Министерства. Анна Северинец предлагает вернуть в школьную программу «Пахне чабор» Петруся Бровки, «Бацьку» Рыгора Бородулина, «Родныя дзеці» Нила Гилевича, «Пошукі будучыні» Кузьмы Чорного, «Запіскі Самсона Самасуя» Андрея Мрыя. И включить в школьную программу некоторые произведения Адама Бабареки, Алеся Дудара, Владимира Жилки, Тодора Кляшторного, Юлия Таубина.
— Отдельные представители данного списка, названные «блестящими белорусскими поэтами европейского уровня» вызывают некоторые вопросы, — уверены в Министерстве. — В частности, у предлагаемого к включению в программу поэта Т. Кляшторного стихотворение «Пей, цыганка», по форме имеет лагерную (блатную) направленность. Можно, конечно, посчитать выбор данного стихотворения тенденциозным с нашей стороны, однако строчка «ходим мы под ГПУ», вырванная из контекста, в 2017 году цитировалась практически на всех оппозиционных сайтах как «самы вядомы радок зь ягонай паэзіі» вместе с обязательной припиской о том, что «за паэтам сачыла НКУС».
В то же время, полная версия стихотворения говорит о том, что большая часть тех, кто пишет в интернете о белорусской литературе, не имеют о ней представления. С точки зрения учителя отметим, что ребенку крайне сложно объяснить выражение «ходить под ГПУ» — для этого, вероятно, придется применить аналогичное деклассированное арго «ходить под ментами», что недопустимо в учебном процессе.
Мы также уверены, что методы и принципы оперативно-розыскной деятельности следует изучать в специализированных учебных заведениях, а не в средних школах, а подобное литературное наследие — самостоятельно, а не по требованию школьной программы. К сожалению, творческие круги того времени, как и отдельные представители нынешней интеллигенции, имели некоторые проблемы с корпоративной этикой, и разрешали свои художественные споры посредством апелляций к партийным и даже силовым структурам. Именно подобные доносы (зачастую в форме обличительных статей в прессе) и становились впоследствии доказательной базой для сфабрикованных обвинений при нарушении законности в следственной работе.
Объясняя причину, почему школьники не могут изучать творчество А. Бабареко, А. Дудара, В. Жилки, Ю. Таубина, А. Мрыя, в Министерстве говорят, что все они были осуждены в 1933—1938 годах.
— Об этом автор, видимо, сознательно умалчивает в публикации, —написано в письме Министерства. Но зато умалчивается, что все были реабилитированы в 50-60-е годы.— Такая избирательность во вкусах выглядит двусмысленно. Характерно, что к столетию Октябрьской революции в оппозиционной прессе активно культивировался миф о некой «расстрелянной», «запрещенной большевиками», «ликвидированной коммунистами» и т.д. белорусской литературе — продолжением этой информационной кампании, очевидно, и является открытое письмо к министру образования.
Хочется напомнить, что абсолютное большинство литераторов тех лет состояли в ВКП(б) и являлись коммунистами по взглядам, что игнорируется при написании неких сенсационных статей о них же. В то же время, ряд белорусских поэтов, прозаиков и журналистов были убиты на фронтах Великой Отечественной войны либо казнены органами СД и гестапо, умерли от голода или в концентрационных лагерях в период немецкой оккупации. Однако их личные трагедии практически не вызывают интереса у оппозиционных кругов и сайтов, что говорит об определенной тенденциозности. Поэтому представляется, что указанная подборка авторов, предлагаемых к включению в программу, формировалась не на основании неких литературных вкусов, а, скорее, в пику политическим взглядам министра образования, а потому носит личностный оттенок.
Хочется также напомнить, что репрессиям 1937-1938 гг., о которых к месту и не к месту вспоминают оппозиционные сайты, предшествовала многолетняя активная практика написания коллективных доносов, которых отдельные белорусские литераторы тех лет сочинили не меньше, чем художественных произведений.
К сожалению, творческие круги того времени, как и отдельные представители нынешней интеллигенции, имели некоторые проблемы с корпоративной этикой, и разрешали свои художественные споры посредством апелляций к партийным и даже силовым структурам. Именно подобные доносы (зачастую в форме обличительных статей в прессе) и становились впоследствии доказательной базой для сфабрикованных обвинений при нарушении законности в следственной работе.