Волосы

Три покушения, изгнание и «Тайная свобода» - история Масих Алинеджад, одной из лидеров иранских протестов.

Прежде чем в помещение входит Масих, туда врываются ее волосы. Я не знаю, как это назвать точно, — шевелюрой, копной, огненным шаром, — но и то, и другое, и третье вроде бы подойдет, да не совсем. Это какая-то отдельная субстанция — волосы Масих Алинеджад. Они будто живут собственной жизнью, компенсируя долгое смятое существование под хиджабом. С этих волос началась персональная революция Масих, ставшая теперь общеиранским движением «Моя тайная свобода» и вылившаяся в итоге на улицы Тегерана.

Жертва №1

Сейчас Масих Алинеджад живет в Нью-Йорке. Ее выдвигали на Нобелевскую премию мира, с ней встречаются первые лица и крупные гопсударственные чиновники Запада, она читает лекции в американских университетах, выступает с мировых трибун, и у нее 10 миллионов подписчиков в соцсетях. Но мало кто знает, что даже в США на нее покушались трижды.

В обвинительном заключении в отношении четверых иранцев, поступившем в американское министерство юстиции в прошлом году, ее имя не названо. В целях безопасности Масих в этом открытом документе названа «жертвой №1». Эти четверо хотели организовать ее похищение и вывоз в Иран. Причем следили за ней не сами агенты спецслужб, а настоящие американские частные детективы, которым сказали, будто женщина бежала из Дубая, где наделала долгов.

Еще до того, рассказывала Масих, ее пытались выманить в третью страну (с жившим во Франции иранским журналистом Рухоллой Замом этот трюк, к сожалению, прошел: его выманили в Ирак под предлогом передачи эксклюзивной информации, откуда силой вывезли в Иран и казнили). А 31 июля возле ее дома задержали уроженца Азербайджана Халида Мехтиева с автоматом АК-47.

И теперь у Масих охрана. Охрану никто не замечает — это профессионалы, ФБРовцы. Я бы тоже не заметила, если бы она сама мне их не показала: мужчину и женщину, не бросающихся в глаза, не раздвигающих толпу уверенными движениями, но всё замечающих и готовых ее защитить.

— Безопасность — это слишком большая роскошь для тех, кто осмеливается выступать против исламской идеологии, — говорит Масих. — Салман Рушди несколько месяцев назад собирался выступать с лекцией в Чатакуа, штат Нью-Йорк. Основная идея его лекции состояла в том, что Америка — это рай для свободных людей, безопасное убежище для писателей в изгнании. И на Рушди напали прямо во время лекции. Я очень благодарна ФБР — его сотрудники действительно меня защищают. Но почему? Почему, находясь в США, где человеческие права и свободы — это основа, я должна ходить с охраной?

Почему два человека должны меня сопровождать круглые сутки, хотя я не преступница, не крала деньги мафии, не торговала оружием? Да потому, что пока в мире вольно себя чувствуют исламские диктатуры,

Америка не может считаться безопасной страной. Европа не может быть безопасной, Запад не может быть безопасным. Даже вы все, никогда не имевшие контактов с исламской идеологией, не можете чувствовать себя в безопасности на Западе. Потому что никто не даст гарантию, что именно вы не окажетесь случайно на пути исламского фанатика или в заминированном самолете. Никто из восьми миллиардов землян не может быть уверенным в собственной безопасности. Пока существуют «Талибан», «Стражи исламской революции», ИГИЛ, диктаторы с ядерным оружием — в опасности весь мир. Но я ничего не боюсь.

Маленькая домашняя революция

Всё началось в детстве. Масих родилась в небольшом селе Кемикела в провинции Мазендеран. Ей было три года, когда в Иране победила исламская революция. Впрочем, в небольших селах и городках даже при шахе сохранялись исламские традиции. Это Тегеран был восточным Парижем, а провинция Мазендеран на севере Ирана всегда была даже географически — горной цепью Эльбурс — оторвана от страны. Шах Пехлеви, правда, проложил в Мазендеран через горы железные и автомобильные дороги. Но традиции, хранившиеся в семьях, железной дорогой не переехать.

Семья Масих Алинеджад — как раз из очень религиозных, традиционалистских. Женщины и девочки обязаны были ходить покрытыми даже дома. Масих рассказывала, как в детстве в полусне трогала собственные волосы, неосознанно проверяя, надежно ли они закрыты хиджабом. И первую маленькую революцию Масих начала дома: когда она оставалась одна, то снимала платок. Просто для себя. Смотрелась в зеркало и понимала, что именно так — в обычной одежде — она и хочет жить, выходить на улицу, учиться. И однажды сняла свой мусульманский наряд на улице.

— Мы должны были носить хиджаб и чадру с 7 лет. Если не носишь — ты не существуешь. Не сможешь ходить в школу, да и вообще выходить на улицу. У тебя не будет ни образования, ни работы. Причем не имеет значения, мусульманка ты, христианка или иудейка, — ты обязана соблюдать исламский дресс-код. Когда мне было 12, я шла из школы с подругами. Солнце жарило, плотная черная ткань не давала дышать. И я просто скинула эту ткань. Это было неподалеку от дома, и отец увидел, как я снимаю хиджаб на улице. Он вышел из дома и на глазах у одноклассниц плюнул мне в лицо. Именно тогда я поняла, что отныне смогу сказать «нет» собственному отцу. Я сказала ему: «Папа, я тебя люблю, а ты любишь мусульманский дресс-код, но не меня!» А позже сформулировала: революцию нужно начинать с собственной кухни. Сначала нужно добиваться своего права ходить с непокрытой головой у себя дома. Разговаривать с мужем, отцом, братьями, чтобы они стали союзниками. Потому что бессмысленно выходить на улицы, если тебя могут сдать стражам исламской революции твои же братья. Это было бы еще обиднее.

Голос Ирана

Получать высшее образование иранским женщинам не запрещено — это нормально. Мало ли за кого девушка потом выйдет замуж. Если мужу захочется, чтобы у него была образованная работающая жена, — пожалуйста. А если захочет, чтобы сидела дома, не выходя никуда, кроме базара, и не снимая хиджаб, — тогда диплом просто ляжет в стол на веки вечные. У Масих диплом в стол не лег. Но именно профессия в конце концов стала причиной ее эмиграции.

Масих работала в газете «Хамбастеги» и новостном агентстве Iranian Labour News Agency, публиковала колонки в разных медиа. Когда к власти в Иране пришел Махмуд Ахмадинежад и сразу же начал борьбу с женскими волосами, выбивающимися из-под хиджабов, Масих написала едкую колонку, где будто бы наивно интересовалась у нового президента, сколько он успел создать рабочих мест, сколько семей вывести из-за грани нищеты, сколько несправедливых судебных приговоров пересмотреть, — словом, просила поделиться с народом ноу-хау, откуда он берет столько времени на борьбу с женскими волосами.

Потом Масих угодила в коррупционный скандал: в 2005 году правительство «отчиталось» перед народом о сокращении своих зарплат. Но оказалось, что премиями чиновники начали получать в несколько раз больше (причем премии выписывались не только к религиозным праздникам, но и, к примеру, за подобающее поведение и соблюдение религиозных традиций). Масих обвинили в краже платежных ведомостей. А когда стало известно, что информацией с ней поделились депутаты Меджлиса, журналистку обвинили в клевете. Ее брат приходил в редакцию и просил не увольнять ее. Тем не менее Масих уволили. В 2007 году с полным запретом на профессию она была вынуждена уехать: сначала в Великобританию, потом в США, где стала работать в персидской службе «Голоса Америки».

— Я была активисткой студенческого движения и распространяла листовки — они бросили меня в тюрьму. Я была парламентским корреспондентом и разоблачала коррупцию — меня уволили.

Я была колумнисткой и критиковала правительство — они закрыли мою колонку и запретили руководству газеты публиковать мои тексты. Много лет иранские спецслужбы, чиновники, идеологи пытались заставить меня молчать. Ну что ж, я поняла, что стою перед выбором: оставаться в Иране, молчать, носить хиджаб и заковывать себя добровольно в цепи самоцензуры или покинуть Иран и кричать о нем на весь мир. Я выбрала второе. Более того, мне никто не препятствовал. Они решили, что, когда я уеду, мой голос перестанет звучать в Иране и станет неслышным. Но они просчитались. Я каждый день в Иране, мой голос звучит там громче, чем когда я находилась в Тегеране физически. Мое окно в Иран — это социальные сети. У меня больше подписчиков, чем у всех аятолл, вместе взятых; больше, чем у руководителей страны. 10 миллионов подписчиков — при том что я не актриса и не модель. Мой голос становится голосом миллионов иранок: матерей, чьи дети были убиты, сестер, которых выгоняют с работы за непослушание, жен, которым мужья запрещают выходить на протесты. Все эти люди присылают мне свои видео, и я их публикую, зная точно, что теперь это увидят миллионы. Правительство ничего не может сделать с идеями, с которыми женщины Ирана выходят на протесты. Оно может убить меня, но уже не убьет идею. Недавно в эфире гопсударственного телевидения один из аятолл объявил, что отныне все, кто посылает мне видео, будут получать десятилетние тюремные сроки. Но и это никого не остановило. На следующий протест многие женщины вышли с лозунгами «Мы предпочтем сесть на 10 лет!» Эти женщины смелее меня. Три года назад я выступала с лекцией в Стэнфордском университете. И я сказала студентам: «Следующую революцию в Иране возглавят женщины». Тогда мне еще никто не поверил — студенты вежливо посмеялись. Но сегодня это становится реальностью.

Тайная свобода и белая среда

Когда Масих Алинеджад уехала из Ирана, в ее распоряжении действительно оставались только социальные сети. Они еще не были так популярны, как сейчас, но стали для нее единственным «окном в Иран». И она писала в соцсетях. Сначала — в твиттере и фейсбуке, потом появился инстаграм. Но именно в фейсбуке началась ее самая главная кампания.

В 2014 году Масих опубликовала свою фотографию с развевающимися на ветру волосами и предложила своим иранским подписчицам присылать ей такие же фото — без хиджаба, с непокрытой головой. Не в общественных местах, разумеется, — где захотят и смогут: хоть дома, хоть в пустыне. И неожиданно идея «завирусилась». Масих создала в Фейсбуке группу под названием My stealthy freedom («Моя тайная свобода»). Сейчас там больше миллиона участниц.

Потом она придумала акцию «Белая среда»: предложила женщинам, которые против принудительного ношения хиджабов, по средам выходить на улицы в белых платках. Без лозунгов, без митингов, без плакатов — просто белый платок как символ протеста. А после — «Мужчины в хиджабах». Мужчины фотографировались в хиджабах в знак солидарности с протестующими женщинами. А в «белые среды» они повязывали на запястья белые ленточки.

— Я написала книгу «Ветер в моих волосах», — говорит Масих. — Я не знаю, поймете ли вы — те, кому не приходилось всю жизнь ходить под чадрой, — что это за дивное ощущение. Для вас это базовая ценность — бродить под дождем, встряхивать мокрой головой, чтобы разлетались брызги, подставлять лицо ветру, чтобы он трепал волосы. Для иранских женщин волосы — это символ свободы. Я плакала, когда в рамках кампании «Моя тайная свобода» получила фотографию очень красивой пожилой женщины. Она впервые в жизни сняла хиджаб. Сфотографировалась. И написала мне: «Мои волосы поседели, так и не узнав ни ветра, ни снега, ни дождя».

Это невыносимо читать.

Дипломатия заложников

Прежде чем пришли за братом Масих, задержали 28 женщин из ее родного села. И заставили на видео просить ее остановиться, потому что она делает их положение только хуже. Одной из них было лишь 19 лет, и Масих действительно подумала: что я делаю, я ведь подвергаю их опасности, может, надо остановиться? Но мать той самой 19-летней девушки написала Масих: «Теперь ты будешь нашим голосом, мы все прекрасно понимаем, что свобода не бывает бесплатной и не падает с дерева». Потом она получила сообщение в соцсетях от матери, чей сын был убит во время акции протеста. Женщина, потерявшая сына, писала: «Масих, они грозят 10 годами тюрьмы, если мы будем участвовать в твоей кампании. Но я уже в тюрьме. В этой тюрьме я потеряла сына. Весь Иран — это одна большая тюрьма. Я больше не буду молчать. Я больше не боюсь».

Потом на допрос забирали маму Масих. А в 2019 году одновременно ночью пришли за ее братом Али и братом и сестрой ее бывшего мужа Макса Лотфи. Лейлу, сестру Макса, увезли в тегеранскую тюрьму и выпустили через две недели. Хади, брата Макса, отпустили после допроса, но запретили покидать город Баболь, в котором он живет. А Али Алинеджад провел в тюрьме Эвин два года. Он был приговорен к пяти годам лишения свободы за антиправительственную пропаганду, а в 2021 году освобожден условно-досрочно. Вскоре после его ареста в сети появилось заранее записанное им видео. Он обращался к Масих и говорил, что вся семья находится под сильным давлением, что в любой момент его могут арестовать и что он просит сестру не останавливаться и продолжать распространять информацию о происходящем в Иране.

— Знаешь, почему он не отбыл срок полностью? Да потому, что «дипломатия заложников» не работает! Они в этом убедились. Да, моего брата арестовали, чтобы заставить меня замолчать. Они тянули с судом, предъявляли всё новые обвинения — в антиправительственном заговоре, оскорблении верховного правителя, участии в протестах, — потому что надеялись на мое молчание. И у меня действительно были большие сомнения. Казалось: ну вот просто замолчи, удали свои страницы из соцсетей — и брата выпустят, и больше никто не тронет семью. Но тогда они бы победили. Любого иранца в изгнании, чей голос становится громким, можно было бы легко затыкать именно таким образом. Да, мне было невыносимо больно. Я чувствовала себя полностью уничтоженной, мне казалось, что если я продолжу работать, то предам брата. Но как же те, кто страдает от пыток? А родственники убитых, попросившие меня быть их голосом? Я должна была дать понять, что «дипломатия заложников» — это бессмысленная для Исламской республики трата времени и ресурсов. Если бы она сработала, то количество родственников (не только моих, разумеется), взятых в заложники, только возросло бы.

Революция надежд

Протесты в Иране вспыхивают каждые несколько лет и всегда жестоко подавляются. Но теперь, после гибели в тегеранской тюрьме студентки Махсы Амини, арестованной за «неправильный» хиджаб, справиться с гневом людей спецслужбы не смогут — в этом Масих Алинеджад уверена.

— Во-первых, теперь на протесты выходят подростки. 15-летних детей сажают в тюрьмы, и на улицы выходят их семьи, их друзья и одноклассники. 16-летняя школьница Ника Шакарами сожгла маленький кусочек своего хиджаба — это был такой символический жест протеста. Ее арестовали, пытали и убили в конце концов. А ее родителей арестовали и заставили говорить на камеру, что их ребенка не убили. Сейчас в Иране говорят о 42 убитых во время протестов подростках, но точной цифры мы не знаем. Подозреваю, что она намного больше. И этого не могут стерпеть матери, бабушки, сестры. А с ними теперь выходят мужчины и становятся плечом к плечу. Раньше такого не было. Теперь мы союзники. Мы боремся не против мужчин, а вместе с мужчинами против Исламской республики, против аятолл и мулл, против принуждения. Теперь они приняли новый закон, по которому за участие в протестах полагается смертный приговор. Но этим они еще больше разозлят людей. А у разозленных людей инстинкт самосохранения здорово притупляется.

Масих не говорит о своем втором муже и сыне — опасно. После трех покушений «Жертва-1», как ее называют в обвинительном заключении, направленном в министерство юстиции США в прошлом году, предпочитает не называть имена и адреса. Мы заговорились, Масих извиняется перед охранниками. Она всё время перед ними извиняется — ей кажется, что отрывает людей от важной работы. Масих идет дальше, и я слышу, как спустя несколько минут она снова громко говорит кому-то: «Эту революцию сделают женщины и победят!»

А я сажусь читать последние новости на странице My Stealthy Freedom. В студентку Газаль Ранджкеш выстрелили полицейские, она потеряла глаз. Во время акции протеста в Табризе убита студентка Айлар Хаги. Школьница Асра Панахи застрелена прямо в школе за отказ петь хвалебную песню правительству. И в то же время — женская баскетбольная сборная фотографируется без хиджабов. Футболисты отказываются исполнять гимн своей страны на чемпионате мира. В Исфахане школьники и школьницы вместе гуляют по городу, протестуя против сегрегации. На похоронах убитой во время протестов Газале Челабе в городе Амол женщины сжигают хиджабы. В Баште по вечерам на улицах танцуют девушки с непокрытыми головами. Если это не революция, тогда что?

Кстати, забыла важную вещь. Иногда Масих Алинеджад всё-таки покрывает голову — веселым гаврошечьим картузом. А иногда втыкает в волосы цветок. Ведь волосы — это символ свободы, говорит она, а свободу всегда встречают цветами.

Ирина Халип, «Новая газета»